к столу. – Эй! А если бы кто-нибудь увидел? Директор? Или его прихвостни? Вылетишь отсюда как пробка!
– С радостью! – мне хотелось еще что-нибудь бросить, теперь уже в Пола. Вылететь отсюда. Это было бы подарком. Я гнию здесь. Новая экспериментальная программа. Надежда Америки на безопасное будущее! Меня пнули из особо тяжких сюда, чтобы освободить место для зятя директора.
– Эй! Кто хочет кофе? – в кабинет вошел Фред. Паренек, тоже вышвырнутый сюда из отдела по борьбе с наркотиками. За что боролся, тем и упоролся. Выгнать не могли. Малая народность. Почти чистокровный коренной американец. Вот и отправили вместо резервации сюда. – А что случилось с радио?
– Я задел локтем. – соврал Пол.
– Эй Мак! Ты не заболел?
– Просто не выспался. – я отвернулся от них.
Я готов был порвать любого, кто войдет сюда и спросит: «А что случилось с радио? А что с твоим лицом Мак?»
Я слышал стук двери. Сейчас начнется.
– Здравствуйте агенты! А я с подарками! – я обернулся на игривый женский голос.
Это была Бойл. Без фартука и колпака. В светлом платье и ярких колготках. Неужели в этом городе кто-то не одевается в серые мешки?
– Терапии доктора Летсмана это что-то! Я не нервничаю уже четыре часа! У меня в лифте не закрывалась дверь и вместо того, чтобы разбить кнопки я последовала его совету. Раз это происходит, значит так нужно. Значит, лифт предостерегает меня. Вдруг на том этаже, куда я так спешу, разбушевался один из арестованных. И если я приеду туда раньше, чем хочу, он нападет на меня. И я стала листом на ветру!
Под звон ее голоса угасала моя злоба. Вспотевшие ладони остыли.
– Я принесла конвертики с рубленой говядиной и брусничным соусом. Агент Маккинли! Я рада вас видеть!
Мы забыли про радио. Все уплетали конвертики Бойл и смеялись над ее историями. Гость заказал язык под сырным соусом. И утверждал, что ему подали под майонезом. Спорить с ним не стали и предложили поменять блюдо. И он надел этот язык их администратору на голову.
Я обожаю таких людей. Среди нас тоже такие есть. Просто я не из их числа. Я бывал в компаниях, где за кружечкой пива они могут часами обсуждать допросы, осмотр пациента-люмпена, покупателя, который не знает, что хочет. Они не работают. Они наслаждаются. Хотел бы я так же. Любимая работа. Странное словосочетание. Кто вообще хочет работать?! Я вот хочу сидеть дома, поедать конвертики Бойл и слушать ее рассказы.
– Пойду, покурю. – я встал из-за стола.
– Вы тоже курите! Я с вами. – Бойл вскочила и вперед меня выбежала на улицу.
– Полгода назад собиралась бросать. Купила электронную сигарету.
– Дайте угадаю. Вы ее сломали?
– Окунула во фритюр. – Бойл засмеялась, и я вместе с ней. И ливень утих, и ветер подул в другую сторону, унося от нас портовую вонь. Мы стояли на крыльце и выпускали клубы дыма во влажный воздух. Я думал больше не увижу Бойл. Как и многих других.
Все это мнимое благополучие закончилось слишком быстро. Директор Кордон вызвал меня в свой кабинет.
– Директор Кордон. Вы хотели меня видеть?
– Да, Ирвин. Садиться не предлагаю.
Конечно, он не предлагал. У него в кабинете только один стул. Для него.
Мне всегда казалось, что он меня ненавидит. Хотя он сам говорил, что шотландцы для него лишь на четвертом месте по ненависти, после мексиканцев, гольфа и феминисток.
Из наблюдений за директором мы составили небольшой список, что ненавидит Кордон и что любит. Ради шутки раздавали новичкам. Это были листы формата А4.
«Вещи, которые ненавидит директор А. Кордон:
1. Мексиканцы.
2. Гольф.
3. Феминистки.
4. Шотландцы.
5. Метросексуальность.
6. Ароматизированное пиво.
7. Коммунизм.
8. Реконструкции.
9. Древнегреческая философия.
10. Расизм.»
«Вещи, которые любит директор А. Кордон:
1. Себя и свои волосы.
2. Унижать других.
3. Диско семидесятых.
4. Именные подарки.
5. Стукачи.
6. Спорт (искл. Гольф)
7. Конфедерация.
8. Смуглые брюнетки (искл. Мексиканки)
9. Немецкая философия.
10. Нацизм.»
Он осторожно погладил свои волосы. Он любил их гладить, после того как ему их пересадили с груди.
– Знаешь, почему я тебя вызвал?
– Честно, говоря, я слегка озадачен.
– Людей озадачивают задачи и затрудняют трудности. – задумчиво изрек он, глядя куда-то сквозь меня. – Ты создал нам трудности Ирвин. Ты допрашивал Джона Робертсона?
– Да, сэр.
– Он подал на нас в суд. Требует четыреста тысяч за моральный ущерб. Почему ты не сказал, что у вас вышел конфликт?
– Я не помню, чтобы был груб с ним?
– Ты упомянул его жену, которая погибла в автокатастрофе несколько лет назад.
– Я не знал. Я просто привел пример.
– Твои примеры дорого обойдутся бюро!
– Я могу принести ему извинения.
– Можешь хоть отсосать ему! Но если завтра мне позвонят из контроля…
– Я понял мистер Кордон.
– Слово – это очень опасное оружие. Самое страшное в нем то, что им владеет каждый человек во всем мире. На него не нужно разрешений. Слышал сегодня новости? Молодому парню за одно грубое слово, парикмахерша сделала лоботомию ножницами! Будьте осторожны со своими словами.
Под дверью меня ждала Бойл.
– Прости, я подслушала. У тебя все в порядке? Твой начальник так громко кричал.
– Все нормально. Он, как и ты немного импульсивен.
– А он наблюдается у психотерапевта?
– Это наш психотерапевт наблюдается у него. – усмехнулся я.
– У меня на работе, обычно, я на всех ору. Но теперь я вижу насколько это мерзко. И еще я, наконец, узнала твое имя.
– А я все еще не знаю твоего.
– Пенни. Разве, ты не проверял мои документы?
–Плохая память на имена.
– Это от неправильного питания. Хочешь, я приготовлю тебе ужин? У тебя дома.
Таких откровенных предложений мне не делала еще ни одна женщина.
Я сразу согласился. После развода у меня не было серьёзных отношений. Вообще не было отношений. А она была полной противоположностью моей бывшей жены. Возможно, мне именно такие женщины и нравятся. Шумные, неуравновешенные, взбалмошные. Они такие и должны быть. Все. Угрюмость и молчаливость удел мужчин.
Пенни обещала подъехать в девять. Мне оставалось дожить до девяти.
И это действительно было серьезным испытанием. Белый мужчина, пенсионер разбил тостер. А потом напал на нас с Полом. Пытался задушить моего напарника. Кричал, что мы чертовы гуки. И он задавит нас как коммунистических котят. Отставной капитан. Получил травму головы под Ханоем. Мы прострелили ему ногу.
Мне было жаль его. Я презирал, то чем я занимаюсь. Меня не утешало даже то, что я никогда не ошибаюсь.
Зато вечер
