и самому важно, чтобы другой не остался незапятнанным.
От стихов и романтической сказки к социальной сатире — таков творческий путь Якобины Сигурдардоттир. Своими произведениями она заявила себя последовательницей реалистической школы, тонким знатоком человеческой психологии, писателем, которому в первую очередь близки интересы простых людей. Сейчас Якобина Сигурдардоттир находится в расцвете своих творческих сил, и читатель вправе ждать от нее новых значительных, интересных и злободневных произведений.
С. Неделяева-Степонавичене
ПЕСНЬ ОДНОГО ДНЯ
Сага из жизни Рейкьявика
Перевод Л. Горлиной
Пока город спит, идет дождь. Не сильный, громко стучащий каплями по мостовой, не безудержно низвергающийся с небес поток, похожий на рыдания страстной женщины, а мелкий, частый, теплый, тихий и грустный, как слезы старухи, легкий и светлый, как слезы ребенка.
Эти слезы не разбудили ни домов, смотрящих друг на друга закрытыми окнами, ни улицы, которая глотала их, не просыпаясь, измученная пылью и жаждой. Они скользили по траве газона, разбитого перед белым угловым домом, и пробирались в спящую землю к маленьким корням, изнывающим от жажды даже во сне. Дом спал, а дождь задумчиво барабанил по его крыше.
Уже близко утро, а дом все еще спит. Шторы, точно сонные веки, закрывают его окна. Этот угловой дом ничем не отличается от своих соседей, если не считать, что рядом с ним каждый день останавливается автобус; автобус высаживает одних пассажиров и забирает других, обычно это те же самые люди — люди, живущие на этой улице или на соседних, где автобусы не ходят. Иногда среди этих людей попадаются и такие, которые приехали по делу к местным жителям. И каждый день дом смотрит, как люди приезжают и уезжают, приезжают и уезжают. Дом не высится до небес, его трудно назвать новым или старым, его красная островерхая крыша похожа на крышку от шкатулки, но он совсем невысок, в нем всего два этажа да подвал.
Каждый вечер пыльные ступени его лестницы засыпают, помеченные следами опыта, приобретенного за день. Утром следы смывают мыльной водой и тряпкой, чтобы новый день мог взойти по чистым ступеням. И каждый день на ступенях остаются новые следы и новая пыль, похожие на вчерашние как две капли воды. И весь день входная дверь то открывается, то закрывается, пропуская обычно одних и тех же людей — жильцов этого дома.
Вниз, в подвал, ведет черный ход, дверь его не видит улицы. Она смотрит на бетонный забор, огораживающий дом, этой дверью пользуются редко, она тиха и грустна, как женщина, которая неутомимо ждет возлюбленного, хотя и знает, что ее ожидание напрасно. Окна подвала тоже не видят улицы. Им видны лишь головы да плечи людей, проходящих за бетонным забором, видны трава и деревья да крохотный лоскуток неба. Окнам дома открыто чуть больше неба, но вообще-то такому невысокому дому видна лишь небольшая частичка небесного свода.
Впрочем, дом предпочитает смотреть вниз, на улицу, а не вверх, на небо. Хотя улица ничем не примечательна и ее нельзя назвать даже людной. Большую часть ночи она спит, точно усталая деревенская девушка. Дом засыпает раньше, чем улица, одна за другой шторы опускаются ему на глаза, пока не закроется последний глаз.
И когда улица видит, что дом уснул, она стихает, начинает клевать носом и засыпает тоже.
* * *
Мальчик просыпается первым. Он просыпается в слезах и испуганно шарит рукой по подушке, ища лицо матери. Найдя его, он перестает плакать, его ручонка лежит у нее на лице, но она не просыпается, и он снова начинает плакать. Ауса, мать, слышит его плач сквозь тяжелый сон.
Испуганная, она пытается открыть глаза, но веки ее закрываются сами собой. А его ручонка, крохотная боязливая ручонка, тревожно ощупывает ее лицо, заставляя новый день проникнуть в ее сознание, — новый, уже наступивший день.
Серый утренний свет пробирается сквозь смеженные веки и будит Аусу. Каждое утро она просыпается от плача ребенка и от его ручки, шарящей по ее лицу. И она каждый раз испытывает тревогу перед наступающим днем и боль за сына, плачущего от страха. Им тесно спать вдвоем на диване. Его пустая кроватка загораживает диван, не давая им скатиться на пол. Ауса знает, что мальчику полезнее спать в кроватке; врач, медицинская сестра, акушерка — все твердят это в один голос. И Свава тоже так считает. У Свавы чудесные дети, они-то спят всю ночь без просыпу и никогда не мочатся в постель. Свавины дети, Инги и Лоулоу, просыпаются веселые и счастливые, а ведь Лоулоу даже еще младше Оускара. Они держатся смело, весело и приветливо, глядя на них, трудно удержаться от улыбки. А ее Оускар непослушен, беспомощен и жалок, и вечно он хнычет, так что сердце готово разорваться от жалости и раздражения. Когда Инги и Лоулоу плачут, они плачут громко, взахлеб, требуя, чтобы их немедленно утешили. Плач Оускара — это беспричинное хныканье, частичка серого унылого дня.
У Инги и Лоулоу смелые и веселые глаза, их лица пробуждают в людях тепло и радость. А глаза Оускара вечно ищут чего-то несуществующего, и его лицо с опущенными уголками губ вызывает у людей скуку или сочувствие, но чаще все-таки скуку.
Страшась наступающего дня, мать прижимает к себе сына, гладит его по спинке, и он затихает. Ну почему он не толстенький, как все дети! Пухлого ребенка каждому приятно взять на руки, его так и хочется расцеловать в обе щеки. Медицинская сестра говорит, что дети не должны быть толстыми, она всегда утверждает, что Оускар вовсе не худенький. Но если бы у него были пухлые щечки, его целовали бы гораздо чаще. Говорят, будто маленьких детей вредно ласкать, будто им нужен покой, приласкать можно лишь изредка, чтобы утешить. Но Ауса так не может. Что делать, если ее мальчик плачет, даже когда он сухой, когда он сыт и должен спать, плачет, хотя врач говорит, что он совершенно здоров? Матери ничего не остается, как взять его на руки, расцеловать, прижаться к нему щекой. И укачивать, и чтобы он смотрел ей в лицо, пока сон не смежит его веки.
Она знает, что не следует укачивать детей на руках. Дети должны засыпать в чистой постельке, сытые, спокойные, они не должны ничего бояться. Но ее ребенок не такой, как все. Ауса лежит на спине, ручонки мальчика обхватили ее шею, он уткнулся лицом ей в ухо, и она чувствует его дыхание. И Ауса
