чёткий приказ, как и полагается будущему боссу. Цепные псы получили команду, а их суровый хозяин не получил очередного повода для разочарования.
— Короццо, Гамбино, я поручаю это дело вам, — резюмирует Торп-старший, обводя пристальным взглядом всех присутствующих. — Даю ровно четыре недели и ни минутой больше. Чтобы по истечении этого срока девка Аддамсов была у нас в руках. Все свободны.
Деревянные стулья с кожаными спинками синхронно отодвигаются, и весь ближний круг одновременно поднимается на ноги. Обменявшись краткими рукопожатиями с отцом, приближённые по одному покидают кабинет.
Я намереваюсь последовать их примеру, подхватив со стола спасительную бутылку с холодной минералкой — планов на день особо нет, поэтому я собираюсь завалиться в постель и проспать до самого ужина. Проклятое похмелье всё ещё даёт о себе знать пульсирующей головной болью и неприятным ощущением в желудке. Черт бы побрал текилу и всех мексиканцев в целом.
Но отец как всегда имеет свое мнение касаемо того, как мне полагается проводить этот день.
И эту жизнь.
— Ксавье, задержись ненадолго, — конечно же, это не просьба. Приказ.
Проклятье.
С тяжёлым вздохом и нескрываемым недовольством опускаюсь обратно на стул.
— Что ты себе позволяешь? — кустистые отцовские брови снова сдвигаются на переносице, высокий лоб пересекает сетка глубоких мимических морщин.
— Конкретизируй, — я позволяю себе слишком много, чтобы сходу догадаться, к чему именно относится заданный вопрос.
— По какому праву ты дерзишь мне в присутствии моих друзей? — в голосе Винсента отчётливо звенит металл.
— Друзей? — я отвечаю ему неприкрытым сарказмом. — Ты, наверное, хотел сказать «в присутствии моих слуг»?
Жизненная философия отца прочно базируется на принципах тоталитаризма — недаром портрет Муссолини в его кабинете висит слева от его собственного. И недаром он наизусть знает множество цитат итальянского диктатора, повторяя их как мантру во время бурных речей перед кучкой верных цепных псов.
— Однажды ты возглавишь этих людей, не забывай об этом, — проигнориров мой выпад, продолжает он, сложив на стол сцепленные в замок руки и задумчиво прокручивая перстень с особенно крупным рубином. Песня стара как мир. Сейчас он наверняка скажет, что своими дерзкими высказываниями я подрываю авторитет клана или что-нибудь в этом духе. Но сегодня Винсент пропускает вступительную часть и сразу переходит к своей любимой. К бесконечному потоку упрёков и нравоучений. — Где ты опять шатался всю ночь? Когда ты начнёшь вести себя не как мальчишка, а как мужчина? На твоих плечах лежит огромная ответственность, а ты прожигаешь жизнь по кабакам в сомнительных компаниях.
Я не считаю нужным вступать в бессмысленную полемику, поэтому просто молчу, с деланным интересом рассматривая пузырьки в стеклянной бутылке. Спорить с отцом бессмысленно, а у меня слишком сильно болит голова, чтобы усугублять ситуацию очередным скандалом.
— Тебе нужно остепениться, — ещё одна фраза, изрядно набившая оскомину. — Жениться на приличной женщине и обзавестись наследниками. Жизнь слишком скоротечна, чтобы тратить её на мимолётные связи.
Приличная женщина в представлении Винсента — пустоголовая светская львица какого-нибудь особенно высокого происхождения. О чувствах речи не идёт, всего лишь о взаимовыгодном союзе двух сильных кланов. Но я так не могу.
Глупо, но где-то на задворках моей души всё ещё жив романтик — и даже всей грязи этого гребаного жестокого мира не удалось его убить.
Когда-то я действительно был влюблен в Бьянку, и когда-то я действительно хотел на ней жениться. Но у её родителей оказалось недостаточно денег и недостаточно связей, чтобы дочь могла претендовать на место в нашей псевдокоролевской семье — и мы расстались. С тех пор я не ввязываюсь в долгосрочные отношения.
— Например, на Ниди. Она славная девушка. И очень достойная. Блестящая партия.
Опять и снова.
Нет, я не имею ничего против Ниди — вернее, против Энид Синклер, дочери консильери моего отца — она и вправду славная. Милое воздушное создание с белокурыми локонами и трогательными оборочками на неизменно розовых платьях. Она абсолютно не испорчена окружающим блядским развратом, и её общество даже можно терпеть дольше десяти минут без особого раздражения.
Но мы провели вместе всё детство, едва ли на одном горшке не сидели. Она младше меня на три года, и когда мы были детьми, я учил её кататься на велосипеде, а потом успокаивал и прикладывал подорожник к разбитым в кровь коленкам.
И всё это в совокупности не позволяет взглянуть на неё как на женщину — она мне как младшая сестра, а инцестуальными наклонностями я точно не страдаю.
— Я сам способен разобраться с выбором супруги, — решительно поднимаюсь на ноги, больше всего на свете мечтая завершить бессмысленный диалог. — Ты ведь любил мою мать, так почему пытаешься лишить меня возможности полюбить кого-то также сильно?
Я знаю, что это запрещённый приём, удар ниже пояса. Даже спустя много лет отец не смог окончательно отпустить безвременно ушедшую жену — другие женщины в его жизни надолго не задерживались. Словно в этом непомерно огромном доме нас так и осталось трое.
Суровые черты Винсента искажаются болезненной гримасой — и, воспользовавшись его минутным замешательством, я поспешно покидаю кабинет.
Следующие четыре недели проходят в относительном спокойствии. Пару-тройку раз отец собирает внеочередной совет, чтобы выслушать отчёты приближённых о том, как продвигается план. Всё идёт как по маслу — благодаря практически неотступной слежке за наследницей Аддамсов удаётся выяснить, что та свободно передвигается по городу практически без охраны. Глупо и самонадеянно.
Девчонка обещает стать лёгкой добычей, и воодушевленное настроение отца увеличивается день ото дня — он с мстительной ухмылкой потирает руки, уже предвкушая момент, когда раздавит заклятого врага.
Мне же по-прежнему тотально плевать на происходящее. Потому я продолжаю растрачивать свою жизнь самым приятным и бессмысленным образом — регулярно накидываюсь текилой в компании Аякса Петрополуса — моего близкого друга, которому с рождения обещан титул будущего консильери.
Наконец наступает день «Икс».
Согласно намеченному плану, люди Винсента должны перехватить дочурку Аддамсов по пути в городской морг — перед стажировкой она каждое утро заезжает в местную кофейню и всегда берёт там тройную порцию эспрессо.
Черт знает, зачем мне эта информация, но в голове почему-то отложилось. Необъяснимые механизмы мозга — когда ты напрочь забываешь действительно важные вещи, но зато идеально помнишь незначительные мелочи.
С самого утра Винсент заметно нервничает. Измеряет шагами гостиную, регулярно прикладывается к бутылке коньяка и несколько раз подкидывает поленья в камин — хотя столбик термометра на улице медленно, но верно ползёт к тридцати градусам.
Я ни капли не разделяю его волнения, а потому просто сижу в кресле, с блаженством вытянув ноги на низкий журнальный столик, и
