сейчас он завернёт за уступ, скатится по скальной стене и с грохотом упадёт на камни, создав в воздухе сияющую радугу.
С первыми лучами солнца и до самой ночи, пока тёмное небо слизывало последние отблески заката, сюда приходили женщины табора. Шумной толпой они бежали к ручью с глиняными кувшинами на головах. Каждый раз цыганки с поклоном приветствовали родник: «Бахталэс, да'до!», а после, наполнив крынки, благодарили его: «Наи'с, да'до!»
Дом был совсем близко. «Палэ', палэ' (вперёд)!», подгоняла себя Богдана. Вот каменный уступ, девушка обогнула его и оказалась на поляне. Среди вытоптанной травы лежала пара разбитых кувшинов и чей-то цветастый платок.
Отчаяние взмахом хлыста ударило её по ногам, и девушка рухнула на траву. Обычно здесь пахло тиной, но сейчас ей в нос ударил острый запах гари. Богдана вскочила на ноги. Дым! Он шёл со стороны табора. Девушка схватила брошенный платок и побежала к поляне, где был их постой.
Через минуту плотная занавесь леса расступилась, и девушка вырвалась из мрачной чащобы. Яркое полуденное солнце на секунду ослепило её. Богдана крепко зажмурилась, а открыв глаза, увидела ужасную картину. На том месте, где ещё утром стоял табор, теперь было жуткое пепелище. Ни деревянных повозок, ни ярких шатров, ни громкоголосых ромалэ – ничего! Только груды чёрных углей. Богдана хотела разорвать гнетущую пелену безмолвия и закричать, но из непослушного рта вылетел не то хрип, не то стон. Опоздала!
Страшная боль пронзила грудь девушки, ей стало нечем дышать. Словно рыба, выброшенная на берег, она жадно хватала горелый воздух ртом, но не могла сделать вдох. От горя Богдана рухнула на колени и безмолвно закричала:
– Да'е (мама)!
Богдана вспомнила сегодняшнее утро: тревожный взгляд Джофранки, её предсказания и потрёпанную карту «Восемь мечей». Измученная девушка закрыла глаза и образ матери возник перед ней. В какой-то момент ей показалось, что она слышит скрипучий голос Джофранки: «Богдана!»
Девушка вздрогнула, принялась лихорадочно осматриваться и сквозь дым догорающего табора увидела расплывчатый силуэт. Богдана снова крепко зажмурилась в надежде, что призрак пропадёт, но зовущий её голос становился громче.
Взволнованная девушка ринулась навстречу видению. И чем ближе она пробиралась к фантому, тем больше узнавала в нём родные черты: сгорбленное под тяжестью лет тело, смуглое, изрезанное глубокими морщинами лицо, длинный крючковатый нос, тонкие губы и пронзительный взгляд. Без сомнений, это была Джофранка! Но она ли сама или её неутешный дух – Богдана не знала.
– Да'е? – крикнула Богдана. – Ма'нгэ на'шука (мне страшно)! – голос её дрожал.
– На да'рпэ. Яв кэ мэ (Не бойся. Иди ко мне)!
Богдана перескочила через несколько горящих брёвен и очутилась рядом с видением. Хотя нет, это был вовсе не призрак, это была Джофранка – живая и невредимая, из плоти и крови. Девушка кинулась к ней и, прижавшись дрожащим телом к матери, вновь разрыдалась.
Джофранка рассказала дочери, что когда разгорячённый Рятэ' вернулся в табор, она поняла – случилась беда. В ту же секунду старуха скомандовала всем уезжать как можно скорее. Ромалы бросились разбирать шатры и запрягать в повозки лошадей. В самый разгар сборов на поляне показался конный отряд. Один из всадников зачитал манифест о смерти правителя, а затем огласил решение Королевского суда: в связи с отравлением короля Хармана цыганским ядом всех причастных к целительству и аптечному делу обыскать, подозреваемых задержать, а цыганские таборы сжечь.
Храбрые ромалы попытались дать отпор незваным гостям, но что могли поделать босоногие, вооружённые лишь ножами цыгане против пятидесяти превосходных солдат в металлических, начищенных до блеска доспехах? В ход шли любые подручные средства: от старых вил до оглобель, но всё было тщетно. Тяжёлые королевские мечи, выкованные лучшими оружейниками столицы, уверенно рубили отважных жителей табора, как остро заточенная коса сорную траву.
За час солдаты перевернули и сожгли всё поселение. Большинство цыган они безжалостно убили, подозреваемых в смерти короля задержали, а горстке оставшихся в живых приказали немедленно покинуть королевство.
Богдана слушала рассказ матери, затаив дыхание. Каждое слово – убили, схватили, сожгли, арестовали – ранило ей душу. Одно лишь придавало сил, Джофранка была рядом, жива и невредима.
– Но как ты спаслась? – чуть отойдя от первого потрясения, спросила девушка.
– Как только я услышала топот приближающейся конницы, я взяла Рятэ' и ушла в лес, – ответила старуха. – Ты же знаешь, там я как дома. Мы затаились в чаще. Я знала, что ты вернёшься. И ждала тебя!
Костлявые пальцы Джофранки поправили выбившийся из-под платка локон дочери. Убрав золотую прядь за ухо, ледяные пальцы скользнули по пылающей щеке Богданы.
– Са авэ'ла мишто! (Всё будет хорошо)
Смеркалось. Яркое солнце медленно стекало по небосклону за край горизонта, оставляя за собой кровавый след. Весь день Джофранка и Богдана ходили по мрачному пепелищу. Ближайший овраг они выбрали братской могилой для погибших цыган. Вместе с убитыми мать и дочь положили разные предметы, какие сумели найти: яркие бусы и платки, красную порванную рубаху, сломанную гитару и бубен, несколько чашек и дюжину окровавленных ножей.
"Те аве'н бахталы', пша'лы и пхтэ'н (будьте счастливы, братья и сёстры). Те ажюти'л туме о дэвэ'л (да поможет вам Бог)! " – прохрипела Джофранка и, затянув старую цыганскую песню, кинула в овраг горсть земли. Пока старуха пела, Богдана старательно закапывала тела соплеменников, пряча лицо в мокрый от слёз платок.
Закончив, женщины сели около костра и помолились за души усопших. Солнце исчезло за горизонтом, а на розовом небосклоне появились первые звёзды.
Костёр приятно потрескивал и подбрасывал яркие искры. Богдана смотрела на языки пламени и думала, как одни и те же вещи порой имеют такой разный смысл. Днём, когда она почуяла запах дыма, её охватила паника. Она проклинала огонь, считая его посланником дьявола. А сейчас, рядом с матерью, он казался ей островком спокойствия и умиротворения.
Рятэ' громко фыркнул, и Богдана, вздрогнув, испуганно осмотрелась по сторонам.
– Почему мы не ушли? Зачем остались? – спросила она.
– Рятэ' устал, ему нужно отдохнуть. К тому же у нас нет телеги, – спокойно произнесла старуха и выпустила из носа дымных змей.
Но Богдана не унималась:
– А вдруг всадники вернутся? Что тогда?
– Они не придут, – уверенно проговорила старуха. – Дава тукэ' миро' лав (Даю тебе слово).
Подул слабый ветер, и костёр разгорелся ещё ярче. Богдана поёжилась. Её одолевало неприятное предчувствие. Где-то вдалеке заухал филин, а в лесу раздался хруст веток. Страх ядовитой змеей вновь скользнул по телу девушки. Богдана замерла и с ужасом посмотрела на мать. Но Джофранка была спокойной и невозмутимой. Она подняла правую руку и повелительным жестом приказала Богдане
