Таки; после долгого путешествия по сомнительному шоссе, я подъехал к воротам парка и попал на восхитительную дорогу.
За три года пейзаж немного изменился. Лоусон что-то перепланировал, посадил кусты и цветы, но мудро решил, что природа многое предусмотрела сама. Все равно, он должен был потратить кучу денег.
Когда мы подъехали к краю холма, я увидел таинственную долину и не смог подавить восторженный возглас. Дом стоял на самом высоком месте, открытом взорам, и его коричневые деревянные балки и белые отштукатуренные стены врастали в гору, будто были здесь испокон века. Долина ниже была обустроена лужайками и садами. Быстрый ручей втекал в голубое озеро, и его берега обрамляли великолепные цвета различных оттенков. Я обратил внимание, что рощица, которую мы когда-то обследовали, стояла отдельно, вдалеке за лужайкой — так, что ее совершенство было изящно подчеркнуто. Лоусон имел превосходный вкус (или воспользовался хорошим советом).
Дворецкий сообщил, что хозяин вскоре будет, и пригласил меня выпить чаю в библиотеке, куда Лоусон в конце концов привез своих Тинторетто и вазы династии Мин. Это было длинное низкое помещение, облицованное тиковыми панелями и увешанное множеством изящных полок. Чудесные ковры на полу, но без всякого орнамента, только предохраняли паркет. На резной каминной доске стояли две старинные стеатитовые птицы из Зимбабве, а между ними на эбонитовом постаменте — алебастровый полумесяц, окруженный зодиакальными фигурами.
Он возвратился около половины седьмого — я успел выкурить две сигары и едва не заснул. Три года, конечно, меняют многих, но я не был готов к таким переменам в Лоусоне. Во-первых, он разжирел. Вместо стройного молодого человека, каким я его знал, я увидел тяжелое, вялое и обрюзгшее существо. Потом, куда-то девался загар с его теперь одутловатого лица городского клерка. Он носил бесформенную фланелевую одежду, висевшую свободно даже на его жирной фигуре. Хуже всего было то, что он не был рад встрече со мной. Пробормотав что-то о моем приезде, он плюхнулся в кресло и уставился в окно.
Я спросил, не болен ли он.
— Болен? Нет! — ответил он раздраженно. — Ничего подобного, я совершенно здоров.
— Ты выглядишь не так, как должен бы здесь. Что с тобой? Хороша ли охота?
Он не ответил, но, кажется, я услышал бормотанье: «будь проклята охота». Тогда я переключился на дом. Я похвалил его несколько двусмысленно: «Нет в мире места подобного этому».
Он наконец взглянул на меня своими беспокойными глазами — они выглядели удивительно семитскими на бледном лице. Я был прав по поводу его происхождения.
— Да, — медленно проговорил он, — нет в мире места подобного этому. — Он поднялся и произнес: — Пойду переоденусь. Обед в восемь. Позвони Трэверсу, он покажет тебе твою комнату.
Я переоделся в милой спальне с видом на нижний парк и долины, окрашенные лучами заката в шафрановый и голубой цвета. Переодевался я в плохом настроении, всерьез оскорбленный обращением Лоусона и очень этим обеспокоенный. Либо он не здоров, либо выжил из ума; но ясно, что он обидится на это. Я порылся в памяти — не было ли на его счет каких слухов, но ничего не вспомнил, за исключением того, что во всех его начинаниях ему сопутствовал успех. Если Лоусон был болен или безумен, об этом никто не знал.
Обед обернулся мучительной церемонией. Лоусон, обычно не претендующий на классику в одежде, заявился в смокинге с фланелевым воротником. Со мной он почти не говорил, зато зверски орал на слуг — что меня поразило. Несчастный напуганный лакей пролил соус ему на рукав, и Лоусон выбил блюдо из рук и энергично выругался. Также он, всегда раньше воздержанный, явно злоупотреблял количеством шампанского и старого бренди.
Курить он бросил и через полчаса объявил о своем намерении лечь спать. В замешательстве я глядел, как он проковылял наверх, потом я отправился в библиотеку и раскурил трубку. Я был настроен уехать утром. Но пока я сидел, разглядывая каменных птиц и алебастровую луну, мой гнев сменило беспокойство. Я вспоминал, каким прекрасным парнем был Лоусон, как здорово мы вместе проводили время. Вспоминал тот вечер, когда мы обнаружили эту долину и мечтали о будущем. Какая безумная алхимия превратила джентльмена в скота? Я думал о напитках и наркотиках, о бессоннице и безумии — но ничего не подходило моему другу. Я не отменил решения уехать, но намеревался немного повременить.
Сонный дворецкий встретил меня, когда я направлялся в спальню.
— Комната мистера Лоусона в конце вашего коридора, сэр, — сказал он. — Он плохо спит, и вы можете услышать его ночью. В котором часу вы изволите завтракать? Мистеру Лоусону подают в постель.
Моя комната располагалась в самом начале большого коридора, тянувшегося через весь дом. Спальня Лоусона находилась через две комнаты от меня, после свободной комнаты и комнаты камердинера. Утомленный, я разделся и быстро бросился в постель. Обычно я сплю хорошо, но тут сон все никак не мог прийти. Я встал, ополоснул лицо, взбил подушки и приготовился считать овец, прыгающих через изгородь, облака, плывущие по небу, но ни один из старых способов не помог. Через час я сдался и просто лежал, уставившись в потолок и разглядывая лунные блики на стенах.
Да, это была поразительная ночь. Я встал, набросил халат и пододвинул стул к окну. Луна была почти полная; плато купалось в сиянии серебра и слоновой кости. Берега были темны, но озеро светилось большой дугой, словно горизонт, огибающий землю. Вдалеке справа я видел тонкие стволы деревьев, которые я назвал рощей Аштарот. Я вслушивался. Не доносилось ни звука. Земля, казалось, мирно уснула под луной — но все же этот мир представлялся иллюзией. Место было пронизано каким-то лихорадочным волнением.
Никакого объяснения этому впечатлению я не мог привести, но это было так. Какое-то движение происходило в этом залитым лунном светом пейзаже под маской глубокой тишины. Я чувствовал то же, что и три года назад в этой роще. Не уверен в том, что это нечто было пагубным — оно было странным и держало меня в напряжении.
Вскоре я подумал о книгах. Свет в коридоре не горел — дом был наполнен лунным светом. Я спустился по лестнице и пробрался через зал в библиотеку. Я включил было свет, но тут же и выключил: нужды в нем не было. Взял французский роман, но что-то удерживало меня, и я остался. Я расположился в кресле перед камином с каменными птицами. Очень странно выглядели они в лунном свете, напоминая доисторических больших гагарок[11]. Алебастровый полумесяц мерцал
