известной степени, эксцентричных истсайдцев было весьма непросто, поскольку прорытые ими туннели отличались особенной протяжностью и сложностью. Восточной границей их территории являлся меловой откос, южной — круто взмывавшие ввысь склоны холма.
К северу от леса находилось болото. Воздух в этом краю был тяжелым и сырым, над головой странно поскрипывал тростник. Данктонские кроты называли это место болотом, хотя, на деле, речь шла о сырых лугах. Луга питались водой от ручьев, бравших начало на лесной опушке, где почвы были глинистыми. Из-за ужасной сырости ни о каком рытье туннелей не могло идти и речи. Кроты предпочитали вообще не появляться в этом краю — их пугали странные запахи, неведомые растения, необычные жуткие крики птиц и других живых существ. Болото представлялось кротам темным, мокрым, кошмарным местом.
Северная опушка, граничившая с этими гиблыми местами, носила название Болотного края, кроты, жившие здесь, назывались болотными. Их избегали и боялись, считая, что они несут на себе гибельное проклятье. Болотные кроты отличались полным отсутствием морали и могли напасть на одного вдвоем или втроем, чего вестсайдцы не позволили бы себе ни при каких обстоятельствах. Помимо прочего, их отличало и общее нездоровье — если в системе начиналась какая-то болезнь, можно было не сомневаться в том, что пришла она именно из Болотного края. Их грубые, задиристые самки любили помыкать самцами и никогда не прощали им поражений.
На склонах, находившихся над главной системой, кротов было совсем немного, и определенной группы они не составляли. Несколько видавших виды старых самцов, любивших рассказывать истории о стародавних временах, влачили на этих скудных известковых землях достаточно безрадостное существование. Весной многие из них оставались без пары, и потому в апреле здесь практически не слышалось детского писка.
Ни один крот не знал всей системы — для этого она была слишком велика, — но все знали и любили ее центральную часть — Бэрроу-Вэйл, или Долину Нор, в которой находились норы старейшин. Ранней весной между деревьями вспыхивали белоснежные анемоны, затем на их месте появлялся голубой ковер колокольчиков, казавшийся отражением яркого весеннего неба.
На каменистой почве Бэрроу-Вэйла дубы заметно редели. Летом прогалина хорошо прогревалась солнцем, зимой ее заносило толстым слоем снега, по ночам же она была самым светлым местом во всем лесу. Что до червей, то в здешних скудных почвах они встречались крайне редко. Со временем туннели Бэрроу-Вэйла стали коммунальными, и потому все кроты чувствовали себя здесь спокойно и вольготно. Сюда приходили специально для того, чтобы посудачить и посплетничать; именно в Бэрроу-Вэйле многие юные кроты отваживались впервые в жизни выбраться на поверхность. хищников здесь можно было особо не опасаться — отсюда шли туннели во все части системы, и потому о приближающейся опасности можно было узнать заранее.
Совы, заклятые враги кротов, прилетали сюда сравнительно редко, предпочитая охотиться на лесной опушке, где они могли поджидать свою жертву сидя на дереве. Бэрроу-Вэйл превратился в своеобразное прибежище, куда время от времени возвращались кроты Данктона.
Впрочем, место это стало и чем-то вроде ловушки. Давным-давно, когда маленькая система, естественным центром которой являлся Камень, находилась на самой вершине холма, открывавшиеся кротам горизонты манили их за собой, побуждали искать новые места, устремлять хоботки в неведомые дали. Что до Данктонского леса, то он был безопасен и богат червями, — покинуть его и отправиться на поиски каких-то новых мест мог только глупец.
Существовало множество совершенно жутких историй о том, что случалось с теми кротами, которые все-таки отваживались покинуть лес. Одних — тех, кто шел к пастбищам, — убивали совы, другие умирали от тоски и печали, третьи тонули в болотной жиже.
Впрочем, отдельные кроты встречались и в этих страшных местах — они жили сами по себе. Всю зиму они проводили в своих темных норах, предаваясь сну и разыскивая червей, весной же выходили наружу и начинали рыскать в лесу в поисках самок.
Кротовий год длится от полнолуния до полнолуния. Самым счастливым временем был Самый Долгий День в середине леса, самым страшным — Самая Короткая Ночь в конце третьей недели декабря. В это время кроты обращались к камню с молитвами, прося о милости и снисхождении, и благодарили его за то, что он дозволил им вступить в новый годичный цикл в уютной тиши теплой норы. Тогда же вспоминались давние битвы и выражалась надежда, что недостатка в червях и самках не будет и впредь. Страшное время — время выживания.
Место для выживания! Вот во что выродилась некогда славная система Данктона к тому времени, когда родились Ребекка и Брекен. А ведь некогда выросшие в тени великого Камня молодые кроты, вдохновляемые величием родного Данктона, отправлялись в чужеземные дали, прославляя его имя по всем системам.
Те, кто воодушевляли рассказы летописцев, направлялись к Священным Норам Аффингтона, другим же хотелось доказать, что они могут жить в одиночку или в других системах, после чего, набравшись опыта и мудрости, они возвращались домой. Легко представить, какое возбуждение царило в Данктоне, когда в него возвращались подобные путешественники! Слух об этом мгновенно облетал все меловые туннели Древней Системы, послушать отважного соотечественника собиралось множество ее обитателей, подкармливающих рассказчика специально приготовленными червями. Битвы, неведомые земли, странные чужеземные обычаи… Иные из кротов рассказывали о том, что в Аффингтоне им посчастливилось увидеть — а кому-то даже и коснуться — одного из легендарных Белых Кротов, живших в Священных Норах.
Впрочем, все это осталось в прошлом. Даже самый старый крот системы старейшина Халвер не помнил, чтобы кто-то ушел, а затем вернулся в систему, за время его жизни не появлялось здесь и дружественных чужеземцев. Одно время Халвер то и дело пытался рассказывать о прошлом, однако скоро понял, что новые поколения абсолютно глухи к его рассказам, и прекратил свои попытки. С годами Халвер приобрел привычку постоянно что-то бормотать себе под нос или напевать. Жил он на бедном червями склоне близ вершины холма.
И все-таки время от времени его словно прорывало, при этом у него находились и слушатели, уважавшие его возраст (или, возможно, его способность к выживанию). После того как завершилось последнее перед Самой Долгой Ночью собрание старейшин (именно эта ночь предшествовала рождению Брекена), он вдруг сказал собравшимся в Бэрроу-Вэйле кротам:
— Помнится, отец говорил мне, что из года в год в Самый Долгий День к нам всегда приходил летописец из Священных Нор, — старый Халвер кивком головы указал на запад, туда, где находился Аффингтон, — Вместе со старейшинами летописец отправлялся к великому Камню, ибо в ту пору Камень
