Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
поднималась с колен, чтобы дать мне в черпаке несколько глотков прохладной воды, если я просыпалась посреди ночи от кошмара. И если вы об этом спрашиваете, то да, я считаю, что она была заботливой матерью, естественно, в меру своего кошелька, который обычно бывал пуст, и сердца, которое также не струилось изобилием. Она прикасалась ко мне редко и пугливо, и я не помню, чтобы она сажала меня к себе на колени, как делали другие домохозяйки, дородные, краснощекие, грудастые и толстобрюхие женщины, которых постоянно сотрясали и душили приступы смеха или гнева, а ведь никто не обвинял их в бесстыдстве и безнравственности. Нет, потаскухой была только моя мама, маленькая, высохшая от тягот женщина, но сиявшая все же запретным, чахоточным блеском, какой вы заметите только на лицах потерявшихся вермилиан, если отважитесь спуститься в их подземные дворцы. Говорят же, что в самом центре Интестини простираются огромные залы меж рудных жил, пробитые тяжким трудом тех, кто забрался слишком далеко и уже не может и не хочет вернуться на поверхность; и порой мне думается, не случилось ли то же с моей матерью, не потерялась ли и она так же, как и они, не стала ли для нее гора Интестини всем миром. Эта участь потерянных и заживо погребенных в темном чреве земли внушает нам такой страх, что, молясь о доброй смерти для наших отцов, мужей и братьев, мы также просим, чтобы она пришла неожиданно, с внезапно отколовшейся скалой или в клубах ядовитого воздуха. И чему вы удивляетесь, синьор? Не каждому суждено умереть в своей постели, а с вермилианами это случается еще реже, чем с остальными, и это также часть договора, дающего нам эти земли в бессрочную аренду.
Но хорошо, раз вы настаиваете, давайте вернемся к моей матери, которая была блудницей, самой набожной блудницей в нашей деревне. Она носила рубаху из конского волоса и туго затягивала ее на поясе веревкой, похожей на те, что используются на коловоротах для подъема ведер с горной породой, а над ее кроватью висел пучок ремней с привязанными острыми крючками. Она хлестала себя каждую неделю до крови, и раны на ее спине никогда не затягивались, но, несмотря на все посты, покаяния и усмирение плоти, бастарды сыпались из нее, как плоды дикой груши. И я скажу вам, что теперь, будучи старой женщиной, я полагаю, что разврат ей простили бы скорее, нежели то богохульное осквернение души, коим она бесстыдно щеголяла, ибо – как вам хорошо известно – прегрешения лучше всего скрывать в темноте, но еще тщательнее следует таить свои добродетели.
Я подтверждаю, да, это правда, что вопреки грехам ее – а может, именно по причине их – ей разрешили работать в Интестини. Послали ее под Индиче, отвесную скалу, возвышающуюся над старой выработкой, где посадили прокаженных сортировать горную породу, раскалывать кирками скальные обломки и отделять камень от вермилиона, ибо только труд заслуживает вознаграждения, праздность же порицаема и обречена на забвение. Моей матери было велено вывозить из-под Индиче кровавую руду, поскольку она умела обращаться с животными, а больше не на многое была способна; потому без зазрения совести ее бросили в логово болезни под похотливые взгляды прокаженных. На рассвете она принимала корзины со свежей породой, взваливала их на спины мулов и отводила животных в деревню прокаженных; под вечер же, когда те отделяли благородную руду от камня, земли и прочей грязи, она в темноте, с порцией пищи, выделяемой смотрителем шахты, возвращалась под Индиче, где получала свою долю оскорблений и злословия, ибо еды никогда не хватало на всех. Нет, синьор, мы сами тогда не голодали, но и не жили в изобилии, ибо не забывайте, что, хотя мы и добываем из-под земли великое богатство – вермилион, оно не принадлежит нам, и даже малейшей крупицы мы не можем оставить себе. Наоборот, мы сами принадлежим ему безвозвратно; он оставляет след в наших душах и окрашивает наши пальцы в красный цвет; именно из-за этих пятен на коже нас называют вермилианами, людьми киновари. Сие обстоятельство, как вы сами догадываетесь, весьма удобно для наместника и таких, как вы, ибо эти пятна невозможно вытравить даже колдовством, хотя я и отрицаю, что когда-либо пробовала это делать. Посему, если кто-то из вермилиан устроит побег, его, даже спустя годы, можно распознать и отвести к месту казни, которое мы называем Ла Гола; это ущелье пожирает негодяев и отправляет их на самое дно Интестини, где они смешиваются с вермилионом, что справедливо, ибо разве все мы не суть черви во чреве мира, что сначала поедают, а потом сами становятся кормом?
Так представляется правда, изреченная под присягой женщиной, именующей себя Ла Веккья. После прочтения в присутствии трех лиц рекомая признала, что записанное полностью соответствует ее словам. Она заявила также, что сделала свое признание по доброй воле, не желая кому-либо навредить или выдвинуть ложное обвинение. Произнесла клятву хранить собственные слова и вопросы трибунала в тайне и обещала хранить молчание.
Поскольку же сама она остается неграмотной, я, Аббандонато ди Сан-Челесте, епископ трибунала, свидетельствую вместо нее собственной рукой.
II
В деревне Чинабро в приходе Сангреале, в священном зале трибунала, в пятницу, пятнадцатого дня мая, в канун праздника Святой Бенедикты, мученицы, покровительницы убогих дев, доктор Аббандонато ди Сан-Челесте, епископ трибунала, присутствовавший на утреннем слушании, приказал вновь привести к нему названную Ла Веккья и допросить ее в присутствии инквизиторов Унги ди Варано и Сарто ди Серафиоре, а также свидетелей: падре Фелипе, пресвитера церкви в указанном приходе, и падре Леоне, исповедника и духовного наставника Его Сиятельства наместника, а также падре Лапо, проповедника оного наместника, что и было исполнено.
Ответствую, что все, что произошло до того дня, когда мать показала мне дракона, похоже на темное горное озеро, и только у самого берега, подобно лягушачьей икре и гнилым стеблям, болтаются бесполезные имена моих родных, моего деда и его братьев, а также моих дядьев, что проявляли ко мне неприкрытую ненависть, ибо я постоянно напоминала им о распутстве, что гнездилось под юбкой моей матери. И даже если происходило нечто большее, нечто кроме ежедневных оскорблений и оплеух, к которым, поверьте мне, человек легко привыкает, оно остается скрытым под темной водной гладью моего детства, и даже по настоянию вашего трибунала я не смогу заглянуть под нее. И нет, имя владельца дракона мне тоже неизвестно. Я не знаю,
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
