Это не зависть, это ясное осознание несправедливости. Оттуда и неприязнь.
Даже удивительно, что такой парень поддерживал отношения с общежитскими. Хотя Таня – тоже вполне благополучная, с деньгами проблем не имеет, зато Мартин – с первого взгляда понятно – стопроцентный раздолбай. Однако с Ваней он вёл себя по-свойски.
Поелозил в кресле, устраиваясь поудобней, не глядя, но абсолютно безошибочно нащупал ремень, вытянул уверенным движением, защёлкнул и тут же поинтересовался с придирчивыми интонациями:
– А мы куда? – И сам заказал: – Давай в этот… – Мартин произнёс какое-то иностранное слово. Полина толком не разобрала – слишком быстро и невнятно. Но Ваня прекрасно понял, хмыкнул.
– Ну, я так и подумал, что тебя туда потянет.
3
3
Машина катила по городу, а Полина плохо представляла, куда. При дневном свете она хоть как-то ориентировалась. Да и город тогда не казался сплошным монолитом ночной темноты, разрисованным узором из электрических огней, а состоял из отдельных хорошо отличимых друг от друга элементов: зданий, дорог, каналов, мостов и памятников.
Если идти пешком, скорости не те, и можно прочесть название улицы, номер дома, рассмотреть указатель. С метро – вообще просто. Там везде расписаны направления, и светло в любое время суток. А тут…
Если назад придётся добираться самой, Полина точно не справится. По крайней мере, легко и быстро. Но с чего вдруг она собралась добираться назад в одиночку и своим ходом?
Её спутники оживлённо болтали, а Полина даже не прислушивалась, отвернулась к окну.
Нет, город за ним вовсе не представлялся страшным, мрачным и опасным. Жёлтый электрический свет наполнял его теплом и сказочностью, манил, обещал раскрыть свои тайны, звал прогуляться. Наверное, это было бы потрясающе, даже несмотря на зиму и холод. Конечно, если только гулять не одной. Но тогда не страшно ни заблудиться, ни потеряться. Скорее даже наоборот. Именно заблудиться, именно потеряться, попасть в другое измерение, особое, на двоих, в другой мир.
Кстати, о других мирах.
Всё-таки поразительно, как они отличаются: большой и в любое время суток оживлённый мегаполис и родной Полинин городок – убогое захолустье, застрявшее в прошлом, к которому идеально применима фраза «пациент скорее мёртв, чем жив».
Его и городом-то стали называть не так давно, наверное, лет тридцать назад, когда объединили два соседние посёлка. Раньше населённые пункты разделяли совхозные поля, но теперь от них почти ничего не осталось, только тепличное хозяйство, а остальная земля ушла под новые корпуса очередного завода, построенного известным концерном. Он-то и являлся в городе единственной достопримечательностью, в остальном – глухо. Пойти некуда, заняться нечем.
До райцентра недалеко, но там цивилизации ничуть не больше, такая же беспросветная тоска и убожество. Скучающий народ, давно привыкший к тому, что ему в общем-то ничего и не нужно.
Почему родители из этой дыры до сих пор не сбежали хотя бы в областной город – непонятно. Неужели им так нравилось всю жизнь прозябать? Денег лишних нет. Да ничего нет, даже жилья нормального. Тесная двушка в старой панельной пятиэтажке. На шестерых!
У мамы с папой отдельная комната, та, что поменьше, а остальные ютятся всем скопом в той, что побольше. Полина, младшие сёстры-близнецы, да ещё бабушка, отделив себе шкафом один из углов. В общаге и то чувствуешь себя свободней: с Таней они живут в комнате только вдвоём. И шуму такого нет. Правда, душевая из нескольких кабинок одна на всю общагу, но дома тоже в ванную пробиться проблематично – Полине не привыкать.
От мыслей её оторвала громкая музыка. Что-то знакомое, приятное, но с ходу определить Полина не смогла. Ваня подхватил лежащий поверх приборной панели мобильник.
– Да? Скоро будем. А вы уже там? Ок, ждите. Минут через десять.
И опять – темнота и свет, проносящие мимо, размазанные в сплошную полосу сбивчивых впечатлений, не задерживающихся в памяти.
Название заведения, в котором они оказались, Полина просто не заметила. Наверняка же оно было на ярко горящей вывеске, но та промелькнула перед глазами пёстрым пятном, пока спускались по крутой лесенке вниз в полуподвальное помещение.
Внутри ничуть не мрачно и не тесно. Не клуб – это точно, ни плотно забитого движущимися телами танцпола, ни мигающего света, ни оглушающей музыки. Хотя все представления о клубах Полиной почерпнуты исключительно из фильмов, но вряд ли она ошибалась. Значит, либо ресторан, либо кафешка, либо паб.
В общем зале они не остались. Парни уверенно двинулись внутрь, к дверному проёму, наполовину скрытому за тяжёлой матовой портьерой. Как это называлось? Отдельный кабинет?
Уютное помещение для небольшой компании. По двум стенам – мягкий угловой диван, перед ним – прямоугольный неширокий стол, а по его краям, там, где нет дивана – стулья.
Их уже поджидали. Два парня и две девушки, обрадованно заулыбались навстречу, загомонили, все одновременно обмениваясь приветами. На Полину обратили внимания не больше, чем на остальных. Ни у кого не возникло вопросов: ну явился незнакомый человек и явился, хотя все остальные, похоже, прекрасно знали друг друга.
Одна из девушек, с длинными, отливающими медью волосами, через головы и плечи вновь прибывших посматривала в сторону двери, не скрывая нетерпеливого беспокойства.
– А где Ваня?
Ей ответил вездесущий и всезнающий Мартин.
– Глашенька-солнышко, потерпи чуток, – он широко растянул губы. Улыбка получилась многозначительной и чуть сальной. – Ща явится. Он там с официантами общается, заказ делает.
Вряд ли девушка дослушала до конца его объяснения, она взвилась ещё на первой фразе. Напружинилась, сощурилась и стала невероятно похожа на разозлившуюся кошку, в любой момент готовую прыгнуть и вцепиться когтями в лицо обидчика.
– Ещё раз так назовёшь… – прошипела она, испепеляя Мартина яростным взглядом. Но тот лишь невозмутимо приподнял брови, развёл руками – сама невинность.
Интересно, на что именно она столь бурно отреагировала? На слишком сладенькое обращение или, скорее всего, на форму имени. Полина бы тоже прибила любого, кто рискнул бы назвать её Глашенькой. А как это полностью? Неужели Глафира? Родители отожгли. Полина наклонила голову, чтобы скрыть ехидную улыбку, которая сама собой насмешливо искривила губы.
Но оказалось: нет, не Глафира. Аглая.
Если приписать всего одну букву впереди и переместить ударение, получится «наглая». Но наглой девушка не была, да и имя рождало совсем другую ассоциацию. Оно напоминало острый рыболовный крючок с бородкой: попадёшь на него и – не отцепишься. Возможно из-за угловатости букв, особенно твёрдой звонкой «г», которая невольно выделялась при произношении. А, возможно, потому что именно такой Аглая и была.
