точно спросить, могут ли новыми жертвами стать его дети. Боялся, что Третий зыркнет да спросит: “За своих боишься – а чужие пусть мрут, так?” А ведь и вправду – так. Коли в последний раз только девчонки были – так может?..
– Спи спокойно, Робин, – хмыкнул Плеть. По лицу его ничего нельзя было понять, но вроде он и не осуждал. – Жертв-детей не будет, теперь ему нужна девушка – грешная, измученная, ещё не познавшая материнства. Но колдун и ей ничего не сделает. Я не позволю.
Роб ощутил, как с души свалился тяжеленный валун. Колдун, что силу у Четвёртого черпает – это страшно. Это то, с чем простыми человеческими силами не справиться. А в Плети – в нём ощущались силы... нечеловеческие. Какой-то особый, нерушимый монолит. Это пугало в нём, как и хищный взгляд – но и это же давало надежду.
Плеть, непогрешимый служитель Третьего Лика – единственный, кто сможет победить в этой битве. Кто сможет исполнить правосудие – истинное, благословлённое Триликим.
Потому рядом с ним так страшно. Что для него правосудие – это только он сам и знает, только он пути божественные ведает. Плеть – он же и судья, и палач. А Роб… Роба было, за что судить. Да и кого – не за что? Разве что – детей неразумных.
У Плетей своя справедливость.
Хотя, так, на первый взгляд, брат Мартин вроде и не так страшен. На вопросы вон отвечает. Не любезничает, но и свысока не смотрит, как тот же сотник.
Роб уже хотел поблагодарить Третьего, что объяснил всё ему, дремучему, и успокоил – но споткнулся и чуть не упал. За разговором сам не заметил, как привёл брата Мартина к месту третьего убийства – и вся внутренняя, только-только появившаяся благость разом исчезла, как не было её. Лишь холодок опять побежал по спине.
***
Когда покинули место, где колдун убил третьего ребёнка, церковный колокол уже отбил вечерню. А значит, до заката остался примерно час. Значит – ворота города закрыли, а Том освободился с поста и пойдёт отдыхать. Опять ему повезло – зато Роб водит Плеть по городу. По самым жутким местам, где любому нормальному человеку быть не захочется.
Людей на улицах уже почти не осталось, да и то лишь изредка встречались мужики. Кто-то ещё может рассиживаться за кружкой пива в одной из трёх таверн города, кто-то задержится в лавке, доделывая заказы… Но, с наступлением темноты Тирин точно опустеет.
Люди боятся.
Женщины и дети сейчас вовсе почти не выходят на улицу. Своим Роб настрого запретил точно.
Наконец, покончили с последним местом убийства. Следов крови там было больше всего, а неведомый колдовской страх давил так, что начинало тошнить. Эти четыре городских закутка, навеки осквернённые колдуном, горожане ещё долго будут избегать.
Когда Плеть закончил с молитвой, Роб повёл его к пастору. Хотя, мог бы уже домой идти – колокольня церкви возвышалась над домами в два этажа, как сказочный гигант над обычным людом, и была видна из любого конца Тирина. Даже ратуша – и та ниже. Роб намекнул, что дальше Третий справится сам, без провожатого – но тот просто промолчал, не отпустив стражника.
Может, так положено? Отвергнутый их знает, Плетей этих…
Идти осталось всего ничего. Пару раз вильнуть по узким улочкам города – и вот она, центральная площадь. Да и, по правде-то сказать, центральная и единственная. Пастор всегда дюже ругался, что рынок городской – прям перед церковью, но городской совет только руками разводил, и ничего не делал с этим.
За углом – совсем рядом – вдруг закричала женщина. Это не беда – за углом бордель, «Весёлые Жёнки», там женщины постоянно кричат. Другое дело, в этот раз крик был: «Спасите!»
Роб рванул вперёд, поудобнее перехватив древко алебарды. Плеть, что вроде как шёл сзади, внезапно и совершенно незаметно оказался впереди. Из-за его спины Роб увидел Джо – вышибалу из «Жёнок». Джо с размаху влепил кулаком в лицо низкорослой худой девчонке – и та с криком упала на мостовую. На помощь, видимо, звала она же. Одна из шлюх, что ли?
Роб притормозил, расслабившись. Дела борделя его не касались. Все девки там – или добровольно, или куплены за долги, до тех пор, пока долг не отработают. В общем, Джо в своём праве.
Тут на крыльце борделя, под обшарпанной вывеской с коряво нарисованной голой бабой, показалась владелица – её в городе все называли просто Леди. Крикнула:
– Проучи новенькую, Джо! Только лицо не попорти, ей ещё работать!
Джо ухмыльнулся, замахиваясь. Девка – похоже, та самая, о которой Том рассказал сегодня – так и сидела, не очухавшись ещё от первого удара. Водила бессмысленно глазами – и вдруг остановила взгляд на нём. Может, понадеялась на помощь стражника? Зря – она теперь полностью в воле Леди. Жалко даже – девка-то симпатичная. Миловидное лицо, пусть и детское совсем – ей на вид лет пятнадцать, – по плечам рассыпаны светлые вьющиеся волосы… И глаза – ясные, синие, пусть и зарёванные сейчас.
Роб отвернулся, в голове мелькнуло, что надо вести Третьего дальше – и спешить домой. Ну, сперва, конечно, в казарму, потом...
Звонко щёлкнула плеть, через миг отчаянно завопил Джо.
Роб резко развернулся. Вышибала прыгал на месте, баюкая кровоточащую руку. Леди, кажется, хотела закричать, но резко заткнулась: узнала Плеть. Сам брат Мартин спокойно произнёс – вроде, и тихо, но так, что услышали все:
– Слава Триликому. Я очень хотел бы узнать, что здесь происходит.
Леди, подобрав пышную юбку, сбежала вниз по ступенькам крыльца, что-то шепнула Джо. Тот, не отнимая от груди раненную руку, стремительно скрылся в борделе.
Леди повернулась к Плети, заискивающе улыбнулась:
– Слава Триликому, достопочтенный монах…
– Брат Мартин, – представился Третий, перебив её. – И я всё ещё не услышал, почему на улице, посреди города, избивают девицу.
Леди стремительно затараторила:
– Это должница, брат Мартин! Я порой выкупаю долги у нашего барона, чтобы найти работниц в своё заведение. Девка – моя по праву владения долгом, и ближайшие лет семь она его не отработает!
Плеть кивнул и спокойно продолжил:
– Закон един для всех. И у закона о долговых обязательствах есть два исключения: отработка воинским трудом, где должник рискует жизнью своей, и отработка в домах терпимости, где должница теряет честь свою женскую – возможны только при согласии должника или должницы. А без оного – ищутся
