Джо Мертвец отказывается от всех буйств, экспериментов и поисков ради единственной оставшейся у него привязанности: THE LOVE OF CERTAIN ANIMALS.
Кошки видят друга в Джо Мертвеце – Берроузе.
Он умеет приручать диких ласок, скунсов, енотов, барсуков.
Он ещё помнит забытое искусство превращения зверя в товарища: «Прикосновение должно быть очень смелым и очень ласковым».
Так говорит автор книги The Cat Inside.
9
Как считает Грауэрхольц, в последние месяцы своей жизни Берроуз осознал бесплодность любых конфликтов, увидел иллюзорность всякой победы и завоевания.
Страсть к битвам, обуревавшая писателя, оставляет его.
В доказательство Грауэрхольц приводит такие фразы из предсмертных дневников Берроуза: «Думать недостаточно. Всего недостаточно. Не существует ни последнего опыта, ни последней мудрости – ничего, бля, подобного. Ни Святого Грааля, ни Финального Сатори, ни окончательного решения. Только конфликт, столкновение. И единственная вещь, которая может разрешить конфликт, – это любовь, вроде той, которую я испытал к Руски и Флетчу, Спунеру и Калико. Чистая любовь».
Вот так: любовь к кошкам оказалась конечным открытием и завершением бурной, неправедной и страдальческой жизни Уильяма Берроуза.
Жизни-схватки с Мерзким Духом, в нём угнездившимся.
10
Честно говоря, мне этот сладенький вывод Грауэрхольца кажется сомнительным.
Путь Берроуза нельзя свести к его старческой кошачьей нежности.
Дядя Билл был бузила по преимуществу.
11
Вопрос, занимающий меня, комичен, но небезоснователен: что осталось от писателя Берроуза для нас, сегодняшних сапиенсов, живущих посреди всевозможных материальных и идейных руин, обвалившихся смыслов и духовных могильников, в гуще явных и тайных сделок и манипуляций правительств и полиции, олигархов и лоббистов, секретных служб и информационных монополий, технократов и экономической мафии?
Что может пригодиться нам из словесного искусства американского писателя в ситуации планетарного провала и глубочайшего конфуза, воцарившегося в головах людей?
Ответ как будто очевиден: всё необходимое – в книгах Берроуза.
В них следует искать мысли и чувства, боль и радость, погибель и спасение, смысл и бессмыслицу.
Он ведь прежде всего художник, искусник, артист.
Однако кроме словесного блеска (поистине восхитительного), есть одна упрямая, цепкая, настырная дума, возникающая во всех сочинениях и устных беседах Берроуза с чрезвычайной настойчивостью.
Это мысль о неутолимой и нескончаемой распре; догадка об извечном конфликте, не прекращающемся с начала времён.
Вот что он говорит в длинном и важном интервью Сильверу Лотринджеру: «В сущности, в мире существует только одна игра, и это – война, противостояние. Все игры по своей природе носят боевой характер, ибо в них есть победители и побеждённые. И не следует забывать, что только тотальная победа означает конец игры».
Это положение о войне, противоборстве, брани и несогласии повторяется и варьируется тысячу раз во всех писаниях Берроуза.
12
Если мысль о необходимости поддержания войны является заветной мыслью Берроуза, то о какой войне идёт речь?
Не об атомной же бойне, которую Берроуз частенько поминает с глубочайшей гадливостью!
И не о войне между государствами он говорит.
Более того, городская герилья таких групп, как Rote Armee Fraktion в Германии, Brigate Rosse в Италии или Weathermen в США, тоже была чужда Берроузу: он отказывался понимать, чего эти люди хотят.
Для него подлинная война есть не что иное, как свободная игра жизненных форм.
Подростки, дикари, пираты, еретики, художники, бродяги, отщепенцы и придумщики – вот кого он имеет в виду.
Великолепная непримиримость маргиналов перед лицом власти восхищает Берроуза.
Война как инстинктивное неподчинение, война как безоглядный исход из общества, война как опасное изобретательство!
Берроуз считал, что для аристократов духа и самородков из «подлого сословия» распря – самая естественная вещь.
Поэтому война выступает у него в двух основных модальностях: как поединок и как уход.
Поединок неизбежно влечёт за собой уход.
Уход рано или поздно приводит к столкновению.
Берроузу чужд эскапизм – он партизан по преимуществу.
И он учит: война, распря, брань – единственная реальность иллюзорной Истории.
Что же касается государства, то оно апроприирует и монополизирует идею войны силами армии и полиции.
Как легко догадаться, полицию Берроуз терпеть не мог.
13
Следует отметить, что подобное понимание войны чрезвычайно близко концепту французской философской группы Tiqqun, разработанному ими в программном тексте «Введение в гражданскую войну».
Тиккун в своём анализе ссылаются на разные источники (от лингвистической теории Эмиля Бенвениста до антропологических исследований Пьера Кластра), но имени Берроуза в их тексте нет.
Однако они, несомненно, знали его мысли о войне и использовали их.
И для Берроуза, и для Тиккун война является истинным (освобождающим) положением вещей, а её окончание, мир, – ложью угнетателей.
Таким образом, обычное отношение между миром и войной здесь совершенно переворачивается.
Для большинства нынешних людей (в отличие от древних) мир является нормальным состоянием, которое прерывается войной; для Берроуза же и Тиккун война есть норма, а мир – аберрация.
Тиккун называет углубление гражданской войны коммунизмом, а Берроуз – великим актом побега (aogreat escape act).
Передача поэтической вести об освободительной игровой войне, а также разработка искусства отступлений и атак – вот двуединая задача, которую преследуют Берроуз и Тиккун.
14
У Вальтера Беньямина есть гениальная догадка о том, что, вопреки распространённому мнению о возможности бесконечных интерпретаций того или иного текста или образа, в действительности существует лишь одно несомненное толкование всякого культурного феномена, любого художественного произведения.
Это – его мессианское понимание.
Последнее суждение и последний вопрос к автору книги, симфонии или живописного творения может быть только следующим: спасает ли он нас от ложного мира, в котором мы заточены?
В случае Берроуза ответ: YES.
Он спасает – от тех, кто не верит в спасение.
Он спасает своей плутовской непримиримостью, своей изобретательной фантазией, своим упорным нежеланием подчиняться статус-кво и, не в последнюю очередь, своим дерзким, разоблачительным и раскрепощающим смехом, обращённым против всех, кто подчинился и успокоился.
Он глумится над теми, кто не верит в тропинку, ведущую к избавлению.
Сам он эту тропинку искал изо всех сил.
15
Что же касается литературы, то, как сказал Морис Бланшо, её истина – её ложь.
Сам Берроуз однажды написал: «Истина заключается в молчании, а литература состоит из слов».
В поздние годы он стремился к бессловесности: TO ATTAIN A WORDLESS STATE.
И всё же он до самого конца не прекращал писать, говорить, шептать, бормотать…
Во время наших встреч он не замолкал.
16
В этой книжке я попытался передать жесты и речи
