Александр Бренер
В гостях у Берроуза. Американская повесть
All literature is gossip.
Truman Capote
Life is very precious, even right now.
Gary Indiana
I know a lot about myself, and I accept it.
Joy Williams
What force could so deform a man?
William S. Burroughs
You don’t say I LOVE YOU with your mouth full of sand.
David Lynch
Рисунки Александра Бренера и Барбары Шурц
© А. Бренер, 2021
© ИД «Городец», 2021
Предисловие. Что осталось от Уильяма Берроуза?
1
Эта книжка – воспоминание-напоминание о писателе, сказавшем однажды о себе без ложной скромности: «Сейчас я самый важный Homo Sap на Земле».
Это был Уильям Сьюард Берроуз (а кто же ещё?).
Сегодня ни один писатель (даже американский) не посмеет выговорить такую наглость по одной простой причине: НИКТО не может быть действительно важен на Земле, где прозябает восемь миллиардов людей – и они всё плодятся и размножаются.
Да и литература нисколько не отстаёт от этого убийственного размножения: она ему под стать.
Но дело-то в том, что Берроуз жил в другую, минувшую эпоху и не был просто очередным литератором.
Он был сингулярен, бесподобен, несравним.
Он был сразу всем: писателем и авантюристом, художником и шарлатаном, панком и философом, наркоманом и гуру, клоуном и смертельно серьёзным диагностом, селебрити и El Hombre Invisible.
Это у него Жиль Делёз заимствовал имя для своего знаменитого концепта: «общество контроля»; это с ним беседовал на эту тему Мишель Фуко.
А мы уже не просто в обществе контроля живём – мы в бесконтрольно контролируемом обществе, стремительно разваливающемся на куски.
Мы в условиях перманентного Чрезвычайного Положения (диагноз Агамбена).
Мы в ситуации множественной гражданской войны (диагноз Тиккун).
Но Берроуз и это предвидел и очень интересно об этом писал.
Поэтому вспомнить и напомнить о Берроузе очень своевременно.
Вот я и вспомнил – с любовью, хотя и с полным ртом песка.
2
Я полюбил Берроуза, ещё не прочитав ни одной его книжки, ни одной строки.
Он был героем «контркультуры» – всюду, в том числе в СССР.
Уж не помню, где я увидел фотографию стареющего денди в шляпе и костюме-тройке, со строгим и холодным взглядом умных внимательных глаз, и подумал: ого, какой крутой.
Стал искать информацию о нём, и опять-таки: да, крут.
У него была сенсационная биография: отпрыск видной предпринимательской семьи из Сент-Луиса; выпускник Гарварда и студент медицины в Вене; истребитель тараканов и бармен; наркоман и фермер-дилетант; отщепенец и протобестия; теневая фигура и джентльмен; женоубийца и везунчик, избежавший тюрьмы в Мексике; аферист и богемный вьюн, исколесивший мир; острослов, снискавший уважение в узком кругу приятелей; аутсайдер и гомосексуалист; скандальный автор экспериментальной книги, с трудом нашедшей издателя; нью-йоркская знаменитость и страстный любитель оружия; наставник молодёжи и автор стрелковых картин; обожатель кошек и мировой авторитет.
Он был великий шоумен и декларированный мизантроп.
Он вёл бездомную жизнь, которую мог позволить себе в середине XX века привилегированный, хорошо образованный янки с небольшой, но надёжной пачкой долларов в портмоне.
А я в Советском Союзе о такой жизни мог лишь мечтать: США, Австрия, Греция, Югославия, Италия, Албания, Мексика, Латинская Америка, Берлин, Танжер, Париж, Лондон, Нью-Йорк…
У него была компания разудалых и отважных битников-друзей (так я себе это представлял).
Он умел быть беспощадным и обходительным, атакующим и доброжелательным, запальчивым и ускользающим.
Короче, Берроуз – ходячее противоречие: кочевой изгой и трезвый, расчётливый литературный делец, дорогуша публики и смутьян, апокалиптический насмешник и член Американской академии искусств и изящной словесности, посторонний наблюдатель и часть литературного истеблишмента.
Я балдел от одного его имени.
А потом я читал русский перевод книги «Голый завтрак» – и ужасно скучал.
А потом прочитал повесть «Джанки» – и пришёл в восторг.
Русские переводы его произведений иногда ничего, а иногда – дрянь.
Берроуза нужно читать в оригинале, на его собственном языке.
И тогда открываешь: какой же отличный писатель он был!
Его книги великолепны и как авантюрное чтиво, и как поэзия языка.
В какой-то момент я понял, что Берроуз – автор и человек – очень дорог мне.
3
В одном из своих многочисленных интервью Берроуз причислил себя к традиции плутовского романа (roman picaresque).
«Сатирикон» Петрония и «Золотой осёл» Апулея – вот откуда всё пошло.
Он восхищался «Злосчастным путешественником» Томаса Нэша – первым английским плутовским романом, написанным в елизаветинскую эпоху, в 1594 году.
Ну и, конечно, «Путешествием на край ночи» Луи-Фердинанда Селина (Берроуз и Гинзберг посетили Селина в парижском пригороде Мёдон).
Берроуз говорил: «В плутовском романе протагонист не устаёт передвигаться ради самого передвижения – реального или происходящего в голове. В ходе этого передвижения он переживает разные приключения или, точнее, злоключения, удары судьбы. А иногда и вовсе попадает в иную реальность, где возможно всё. Плутовской роман не имеет чёткой фабулы, это серия эпизодов, происшествий, случаев. Повествование разворачивается не по искусственной схеме, которую в XIX веке принял реалистический роман, а в гротескном, парадоксальном, алогичном универсуме. Плутовской роман одновременно близок модернистской литературе и дешёвой беллетристике, в нём на первый план выходят казус и эксперимент».
4
Что ж, если так, то я в одной компании с Берроузом. Самопальный рассказчик и цитатная тля, я тоже принадлежу к плутовской традиции.
Без американского паспорта и без всякого портмоне я мотался где только мог: в воображении и наяву. И, мотаясь, попадал в отвратительные переделки, впадал в полное ничтожество, убегал, как заяц, и изворачивался, как глист.
Только об этом – о своих похождениях – я и могу писать.
Всё остальное почитаю за литературщину и ложь. Но авторитетом вроде Берроуза я, к счастью, не стал.
И не стану скрывать: я не только люблю, но и ненавижу этого американского дяденьку.
Шарлатан должен оставаться шарлатаном, а не делаться «самым важным человеком на Земле».
Но, разумеется, Берроуз был больше чем шарлатан.
Он прошёл уникальный – и показательный – путь.
«Показательный», то есть наглядно демонстрирующий, в какой вонючей помойке, на какой грандиозной куче дерьма мы живём – и это дерьмо жрём.
