одарит медком?..
* * *
Здравствуй, шустрила!.. Куда ты спешишь?
Чем же опять озабочен?
Бегаешь, рвешь… Только фига да шишь
густо растут у обочин.
Угомонись и не бойся себя,
что ты все ищешь да роешь?
Может быть, в праздные трубы
нужную дверь приоткроешь…
* * *
Красавец, попирая сцену,
так держится, что за версту
понятно всем, какую цену
назначил он за красоту.
* * *
Все гордость, фырканье, кривлянье,
как будто не отходит грим.
Не надоело козырянье
дешевым рангом приписным?
Мой бедный! Таинство натуры
поняв, времен не обвиню,
все эти позы и фигуры —
старинный комплекс «парвеню»…
* * *
Его количество
не прочит качества,
а сквозь «язычество»
маячит ячество.
* * *
Актер уходит из актеров,
из бедняков, из прожектеров,
благословляемый женой,
непостижимое затеяв,
из ерников, из лицедеев
уходит, будто из пивной.
Актер уходит из актеров
и думает: он — как Суворов,
еще опомнятся цари,
те, что его не оценили,
и призовут, он будет в силе,
тогда — иди, тогда — твори.
Актер уходит из актеров,
из дураков, из волонтеров,
благословляемый женой,
чужим занятием утешен,
печален и уравновешен,
актер уходит в мир иной.
Но где-то в глубине сознанья
таятся смутные признанья
и образуют злую связь,—
мол, потому он не был признан,
что к сцене богом не был призван
и просто жизнь не удалась.
* * *
Прекрасен мальчик, только что рожденный!
Как человек, ни в чем не убежденный,
светло и просто он глядит на мир;
поет себе, на счастье уповая,
а мир его — квартира типовая
да веток в небе штриховой пунктир.
Пусть эта точка зрения банальна,
но вот блаженство — плыть горизонтально!
Как виснут провода и фонари!
Как облаков меняется окраска!
И как шикарно катится коляска!
Роскошен выезд в свет, черт побери!..
Улыбка? Нет, ничуть не глуповата.
Он молодец, он смотрит непредвзято.
Тиранит вас?.. Ну, это вы — шутя…
Наморщился?.. Да ничего не значит!..
Ну что за чудо!.. Никогда не плачет?!
«откуда ты, прекрасное дитя?..»
* * *
Александру Иванову
Ты заметил, как чайка сварлива,
как ворона картава и зла?
Как мотаются возле залива,
как холеные носят тела?
Как нахальны и как беспардонны!
Как уверены в праве на крик!
Ах, и ты потерпел от вороны?
К этой чайке и ты не привык?
Вон одна загорает у лодки,
а другая глядит в небеса…
Да, конечно, конечно, красотки!..
Голоса выдают, голоса…
* * *
Как постарели лошадь и овчарка!
Мы видим, как впервые за пять лет
конь падает, не от жары — не жарко,
а пес не может влезть на табурет.
Мы все жалеем их за скоротечность
их жизней, будто сами рождены
не стариться, а так, как есть, на вечность
за этою землей закреплены.
А нас жалеют лошадь и собака.
У них одна забота на двоих:
как эти люди проживут, однако,
еще так много лет, и все без них!
* * *
Крапивин строит дачу. Чертежи
составлены, как будто схемы боя.
Сперва участок занимают двое —
жена да он. Потом на рубежи
выходит внук. Сюда везут собаку.
Теперь на пни они ведут атаку,
соорудив времянку, как блиндаж.
А там и дочка с мужем входят в раж.
Крапивин строит дачу. Комары
штурмуют весь состав без перерыва.
Но есть у них пример и перспектива,
и все живут в предчувствии поры,
когда они отпразднуют победу,
и на веранде подадут к обеду
грибы в сметане, и врагам на страх
придет пора качаться в гамаках.
Крапивин строит дачу. Левачок
подвозит, как снаряды, лес и гвозди,
и всех бодрит лесной осенний воздух,
и стук, и эха легкого звучок…
И внук опять пускается в проказы,
опять Крапивин отдает приказы,
и дождь идет, внезапный дождь идет
на рубежах Синявинских болот…
ОРКЕСТР
Составлен круг из крепких стульев
не просто так, не вразнобой,
сидят достойно, не сутуло,—
оркестр играет духовой.
Малы и трубы, и валторны,
и оркестранты все подряд.
А клуб от них уже в восторге,
все хвалят и благодарят.
Ах, как удачно подыскали
репертуар богатый свой:
мазурки, марши, пад’эспани
оркестр играет духовой!
Под ноль острижены затылки,
но пусть известно станет вам —
играет он не роль затычки,
а роль гвоздя любых программ.
У них такой руководитель,
такой… ну просто мировой!..
Пустой рукав… Военный китель…
Оркестр играет духовой…
Его не звали, не просили,
он не за деньги, а «за так»…
Он туфлей белой парусины
чеканно отбивает такт.
И двадцать правых ног
