и безрассудна трата,
а цель и средства скачут в чехарду;
здесь каждый выход не сулит возврата,
и плата назначается в аду.
И даже те счастливцы и кумиры,
которые сегодня правят бал,
надев свои тиары и порфиры,
не ведают, что подошел финал.
Но свято место не бывает пусто,
вновь игроки надеются на фарт,
у фонарей опять пестро и густо,
в другой игре горит другой азарт;
и мотыльки летят к актерской школе,
и вспыхивают угольки в золе.
Что эта жизнь? Короткие гастроли
на медленно кружащейся земле…
* * *
Один сказал:
«Мне жаль чтецов.
Их безупречных голосов… Да, жаль!
И юных, и матерых,
когда они слова жуют,
когда они стихи везут
в туман
на бархатных рессорах…»
Другой сказал:
«Не говори!
Они вскрывают изнутри
все волшебство стихотворенья…
И собирают полный зал,
чтобы поэт, как мир звучал,
и в этом их предназначенье».
Один сказал:
«А простота?
Ведь непонятно ни черта!..
Ты растолкуй мне стих,
сумей-ка!..
А он напыжится в зобу,
воркует мне через губу,
и хочется подать копейку!..»
Другой сказал:
«Кто ж виноват?
Поэты воют и гудят.
Чтецы им в чем-то подражают.
Когда бы обнажилась суть,—
не вымолвить, не продохнуть…
Ее мелодии скрывают».
А я не ввязывался в спор,
как будто это мне в укор
сомненье слушателя гложет…
Поэт напишет, чтец прочтет,
а друг услышит, жизнь зачтет,
как бог пошлет,
как век поможет…
* * *
Дед с отцовской стороны
был работником торговым,
век к ревизии готовым.
Сам отглаживал штаны;
чистил свой пиджак в полоску,
славно сшитый, но до лоску
тертый (не на рукавах:
нарукавники в портфеле
почему-то не старели);
галстук повышал в правах.
Жесткой щеточкой усы
над губой его торчали;
а карманные часы
громче башенных стучали…
и приказчиком служил
до семнадцатого года.
Двух супружниц пережил,
но взяла свое природа —
вновь женился. С этих пор
приобрел он шаг степенный
и расческой довоенной
все охаживал пробор.
Дед привычек не менял:
летом нашивал кальсоны
и машинкой сбереженной
дома гильзы набивал,
помещая в портсигар
папиросы, экономя:
нет, «Казбек» — семье в прогар…
Что еще случалось в доме?..
Вот. Примерно в месяц раз
с вороватым видом деда
уходил от всех от нас,
от себя-товароведа
в уголок двора, за стол
и, расплывшись, как младенец,
составлял из трех коленец
милой флейты черный ствол.
Как он веки прикрывал,
изменяя вечным счетам!
Чьи он тени вызывал
и о чем мечтал по нотам?..
* * *
Поднимем занавес, пускай они войдут,
пускай осмотрят закулисье;
представят, может быть, как мы искали тут
медвежье, волчье, птичье, лисье;
как человечного на все хватало нам
и возраст не имел значенья;
как режиссер в угоду временам
менял свое благоволенье.
Пускай надышатся тем, что пьянило нас,
и вслушиваются в пыльный шорох.
Никто не станет им навязывать рассказ
о наших черных коридорах…
А мы под занавес уйдем в последний ряд
и там застрянем до финала.
Пусть наши зрители о нас поговорят,
как будто нас уже не стало…
СТАРЫЙ АКТЕР
Скребницей чистил он коня,
А сам ворчал, сердясь не в меру…
А. С. Пушкин. «Гусар»
Было чистое дело — актер:
«трагик», «фат», «инженю» и «субретка»…
Черт-те что накрутили с тех пор!
Гамлет — туп, что твоя табуретка!
Был «любовник», и дело с концом!..
Дельный — так со своим гардеробом…
Наш выходит с бездетным лицом,
Фердинанда играет холопом!..
«Резонеры» пошли нарасхват,
всех «героев» дают «резонерам».
«Неврастеники» — те норовят
поступить в кумовья к режиссерам.
Все — к трибунам! Всем — вынь да положь
современные, видишь ли, роли!..
Что ж ты, юноша пламенный, врешь?
Мало в детстве за враки пороли?
А который «властителем дум»
назначается в местной печати —
тать в нощи! Узколоб и угрюм!
Кто о чем — он всегда об оплате!..
И способные, право же, есть,
я заметил два-три бриллианта,
да у них щепетильность и честь,
а при этом не вытащишь фанта!..
Было чистое дело — актер,
было чистое дело по праву…
Черт-те что накрутили с тех пор!
Полюбуйтесь на эту ораву!..
* * *
Видишь, ряженый мишка в платочке,
заскучавший цыганский медведь,
вот он я на короткой цепочке,
где — вприсядку, а где — зареветь…
Эта ярмарка кажется бредом,
этот хохот пугает меня,
отчего ж я вожатому предан
на исходе работы и дня?..
Оттого ли, что угол укромен?
Оттого ли, что лес незнаком?
Оттого ль, что вожак вероломен
и на праздник
