Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 202
позже одной из побудительных причин принять в критический момент командование над армиями, принять эту власть Верховного главнокомандующего в свои руки.
Блестяще прошел большой выход, прекрасны были речи, обращенные к государю, но все, что делалось в Москве, не могло затмить тех минут, которые были пережиты в Зимнем дворце 20 и 26 июля. Встреча там государя с народными представителями покрывала все. И все, что делалось в Москве, была только историческая традиция, лишенная прежнего политического значения. Было и обстоятельство, внесшее нотку горечи в то пребывание в Москве. Наследник был болен. Не мог ходить. На выходах его носил на руках казак-конвоец. В народе много про это говорили. И когда, как в сказке, прошел по устланным красным лестнице и помосту блестящий кортеж из дворца в Успенский собор и скрылся там, в толпе стали шептаться о больном наследнике, о царице. А та, бедная, не менее его больная нравственно, чувствуя на себе как бы укор за больного ребенка, сжав губы, вся красная от волнения, старалась ласково улыбаться кричавшему народу. Но плохо удавалась эта улыбка царице, бедной больной царице… И теперь, после прохода шествия, народ по-своему истолковывал эту улыбку. И не в пользу бедной царицы, так горячо и искренно любившей свою вторую родину и принесшей ей, того не желая, так много вреда. И когда, после службы, принимая доклады, я выслушивал немногословные, но выразительные фразы, которые слышны были в толпе про царицу и старца[3], нехорошее чувство закипало по адресу тех, кто провел его во дворец.
8 августа государь принял городских голов со всей России, собравшихся в Москву для разрешения вопросов о помощи раненым.
Зарождался Союз городов, так много принесший потом хлопот правительству, так много принесший пользы и так много истративший бесконтрольно народных денег.
В тот же день государь покинул Москву и отправился в Троице-Сергиеву лавру. Отслужили молебен, приложились к мощам угодника. Архимандрит Товий благословил государя иконой явления Богоматери преподобному Сергию. Икона писана на доске от гроба преподобного. Со времен Алексея Михайловича она сопровождала государей в походах. Его величество повелел отправить икону в Ставку.
Из лавры царская семья вернулась уже не в Петергоф, а в Царское Село.
Непохожая на прошлые года пошла жизнь в Царском Селе. Все было занято войной, все для войны. Повсюду в Царском устраивались госпиталя. Государыня работала в этом направлении не покладая рук. Выдвигались по новой работе новые люди. Говорили о блестяще проведенной мобилизации, что приписывали Сухомлинову и главным образом Лукомскому. Объявленный 3 августа манифест к полякам поднял большие разговоры. Было непонятно, почему такой важный акт издан не от имени государя, а великим князем. Многие видели в этом умаление царской власти. Порицали Сазонова.
Объявление 10 августа Японией войны Германии придало больше уверенности в окончательной победе. Это совпало с первыми хорошими вестями с фронта.
4 и 5 августа наши армии Северо-Западного фронта, 1-я под начальством генерала Ренненкампфа и 2-я — генерала Самсонова, под общим управлением командующего фронтом генерала Жилинского, начали наступление на Восточную Пруссию. Делалось это по настойчивой просьбе французов. Надо было оттянуть наступавших на Париж немцев. Армия генерала Ренненкампфа стремительно вторглась в Пруссию и победоносно продвигалась вперед, сметая все на своем пути севернее Мазурских болот. Южнее Ренненкампфа наступал Самсонов, обходя болота с запада. Стали приходить первые радостные вести. Прилетел слух о легендарных подвигах казака Крючкова. Дошли вести об отдельных подвигах гвардейской кавалерии. Конной гвардии ротмистр барон Врангель в конном строю взял неприятельскую батарею.
Но вскоре поползли и нехорошие слухи. В Петербург стали подвозить раненых. Заговорили, что в армии Самсонова что-то нехорошо. Ставка молчала, что увеличивало тревогу. И вот стало известно наконец, что армия Самсонова понесла поражение.
17 августа немцы окружили наши 13-й, 15-й и часть 23-го корпуса и взяли в плен до 90 000 человек. Пропал без вести генерал Самсонов. Говорили, что застрелился. Все эти сведения проникали от раненых и разными путями. Когда же появилось запоздалое сообщение Ставки, ему уже не верили. Над ним смеялись. И пошли разные вздорные сплетни. Стали болтать о какой-то измене генерала Ренненкампфа, стараясь этим объяснить наше поражение. Конечно, это был полный вздор. И уже тогда было заметно странное явление, которое неизменно продолжалось затем всю войну. Всякому вздорному слуху об измене в тылу как-то злорадствовали. Точно, если бы это и была правда, то измена-то вредила нам же, а не кому иному. Точно, если бы это и была правда, то как будто это не был наш позор.
Сильно стали бранить Генеральный штаб и вообще генералов. Бранили Ставку, что та, ради помощи французам, пожертвовала несколькими сотнями тысяч, заведомо зная, что наступление на Восточную Пруссию обречено на неудачу. А те, кто был против войны с Германией, выставляли случившееся как первое доказательство их правоты. Заговорили о записке Дурново[4]. Вернувшийся в Петербург Витте не стеснялся говорить о безумии войны против Германии. Доказывал, что нужно с ней покончить. Это доходило до государя и очень его сердило. Говорили о существовании у нас германофильской партии.
Между тем с юга, из Галиции, шли радостные слухи. Армии Юго-Западного фронта (3-я, под начальством генерала Рузского, 8-я — Брусилова, 4-я — Зальца и 5-я — Плеве) под общим управлением генерала Иванова, начав наступление с 5 по 10 августа, успешно продвигались по Галиции. После упорных боев противник стал отступать. 20 августа был взят Львов. 30-го — австро-германская армия уже стала отступать по всему Юго-Западному фронту. Определилась решительная наша победа. Имена генерала Брусилова и Рузского, как главных виновников победы, повторялись всеми. Хорошо говорили о генералах Лечицком, Плеве, Эверте. Овладение искони русскими областями Галиции, откуда упорно изгонялось все русское и откуда насаждалось новое немецкое украинофильство, подняло вновь взрыв патриотизма среди правой интеллигенции. Вновь вспыхнуло недоброжелательство ко всему немецкому. Все немецкое порицалось. Санкт-Петербург был переименован в Петроград. Некоторые стали менять немецкие фамилии на русские. Штюрмер сделался Паниным, хотя все продолжали именовать его Штюрмером.
31 августа приехал в Петроград Распутин. Он, так энергично стоявший против войны, теперь говорил, что, раз ее начали, надо биться до конца, до полной победы. Во дворце им были недовольны, к нему охладели; многие же дельцы, спекулянты, поставщики стали пользоваться им для проведения своих дел. Старец стал приобретать новое значение.
Ввиду предстоящих выездов государя на фронт дворцовый комендант был очень озабочен выработкой состава императорских поездов, выяснением лиц и частей, которые должны сопровождать его величество. Все мы, подчиненные ему начальники отдельных частей, получили задания.
Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 202