двери, улыбнулся и небрежно произнес:
— Я новый охранник, комиссован по ранению. Меня ещё не распределили, начальник охраны задержался в дозоре. — И оперся спиной о стену, всем видом изображая расслабленность, — пока к Вам приставили.
“Он что действительно не понимает!” — мысли путались в голове. Или он действительно не знает или умело притворяется. К сожалению времени проверять у меня не было. Три минуты чтобы войти или выйти в дверь, затем она блокируется на пять часов.
Для всех я и напарница значились мусорщиками. Все думали что мы сортируем и утилизируем весь мусор в башне. Таких отсеков было по документам тринадцать. На самом деле двенадцать.
— Пожалуйста, отойдите на три метра, иначе я не войду, — да охрана здесь была поставлена мощная, и для не сведущих могла показаться странной. Но мужчина словно знал и отошел ровно на это расстояние. Полоска границы мигнула зелёным у его ног, а я встала напротив двери, приложила руку к пульту пропуска и произнесла:
— Первый — ночной, — дверь быстро отскочила в сторону, шаг — закрылась обратно. И вот я одна в кабинете.
Кабинет! О, это громко сказано, каморка размером два на два метра, в которой были стол, стул и шкаф с бумагами. Правда был ещё навороченный комп со всеми сопутствующими приспособлениями. Да и кресло, надо отдать должное, было повышенной комфортности, ведь работать в нём 11 часов. Неприметная дверь за шкафом вела в уборную, так как из кабинета можно было выходить только при пересменке и в час отдыха.
Ничего нового, только большая пластиковая коробка на столе, и мигающая лампочка монитора, как привет от напарницы. Значит смена была легкая. Щелкнув по системнику, открыла коробку — на дне всего одна фотография! Ни писем, ни открыток, которые надо обработать. Вот она моя работа, я — Распределитель.
Не знаю что произошло, но после первой волны вирус мутировал. Он словно был живой, словно учился на своих же ошибках. Он стал передаваться от животных к человеку, даже от насекомых. Он стал не просто задержаться на поверхностях, его невозможно было оттуда убрать, даже через две недели он не погибал. Произведенная вакцина от мутировавшего вируса помогала плохо. Но пропировав два месяца, он словно наелся и затих. Люди конечно заражались, и всё же это были единичные случаи. Да, через эти два месяц изобретут раствор, который позволит вирус смыть, но за это время переболеет большая часть населения планеты. Да и произвести раствор в том количестве, которое необходимо не возможно, количество реагентов ограничено и хватает только чтоб обрабатывать зону по периметру. В итоге на краю самых крупных не зараженных зон и были построены башни. Наша располагалась на окраине небольшого провинциального города. Город имел стратегическое значение, не только по тому, что здесь располагалось оборонное предприятие, но и по тому, что была медицинская академия, и многие студенты которой, так и не получив дипломы, были направлены в красные зоны. А сама медицинская академия частично была переоборудована в большую лабораторию, а частично в приемный покой, куда поступали не только зараженные но и попадающие под подозрение на наличие вируса в организме. Говорили, что над людьми там проводили опыты, но слухам я не верила. И всё же, бело здание академии, на другом конце города, у меня всегда вызывает внутренний трепет, и страх перед чем-то непонятным и необъяснимым. Иза цвета её и назвали белой башней, так потом назовут и все построенные по этому принципу лечебные учреждения.
В попытках понять и сохранить хоть что-то для истории, правительство решило собирать всю информацию о погибших, где и как они жили, что любили, их социальные странички, всё это сохранить. И моя роль была в распределении и систематизации всего этого богатства в хранилище данных. Сейчас существовала только одна социальная сеть “Живые”. И их прошлые страницы, или фотографии мы просто подгружали туда. По умершим было отдельное хранилище данных. И если сначала туда был доступ всем, то потом его ограничили. Люди просто сходили с ума от горя, или уходили из безопасных зон в места, где их родные были отмечены последний раз. Соответственно заражались и чаще всего умирали.
Распределять старались по ровно, но себе брала чаще детей и семьи. Напарнице Надежде оставляла одиноких или военных. Ей работать здесь еще минимум лет пять, надо поберечь нервы. И мы не жаловалась. Даже на эту работу сотни желающих, хотя подходили и проходили десятки, а выдерживали единицы.
Слёзы катились градом и застилали глаза, картинки на мониторе я не видела. Зато держала ту единственную фотографию, что сегодня была в коробке. На ней был класс, десятилетние девчонки и мальчишки. Они улыбались и дурачились, и не знали что через минуту часть из них погибнет, а часть серьезно заболеет. Это был класс моего сына! В тот злополучный день они пошли на экскурсию на окраину зоны, смотреть как ведут обработку периметра. Эти собаки выскочили неожиданно, они кусались и брызгали слюной. Военные их конечно пристрелили, но то что зараженные животные смогли проникнуть в чистую зону напугало тогда многих. Дети с укусами погибли, на моего сына и ёще пару ребят попала слюна. Было решено ввести им вакцину, и она помогла, но требовалось делать укол дорогим лекарством каждую неделю. Задержка даже на сутки приводила к летальному исходу.
Я продала всё что могла, но денег катастрофически не хватало, и мне повезло, меня взяли в башню. Сына взять с собой мне не разрешили, но исправно давали лекарства. Дома за ним присматривала моя мама, бабушка. Уколы приходил делать врач из местной поликлиники, по особому распоряжению главного в башне.
Сейчас с фотографии на меня смотрели все пятнадцать человек. В живых остались лишь семь, включая моего сына и дочку напарницы. Третий мальчик, на кого попала слюна не выжил, организм не принял лекарство.
Я прошла в ванную комнату и стала усиленно умываться. Через пятнадцать минут перерыв, не хватало ещё выйти зареванной. Я так ревела первые две ночи, потом привыкла, но сейчас снова не удержалась. Холодная вода приносила облегчение распухшим глазам и горящему лицу. Вытерев лицо я посмотрела в зеркало. Я смыла всю косметику! Но синяка не было, так небольшая припухлость, которую в принципе можно списать и на истерику. Светло русые волосы выбились из прически. Серые глаза после слез казались прозрачными. А кожа неестественно бледной, украшенная нездоровым румянцем. Ещё раз ополоснула лицо
