способности.
Вечером он выстирал в ручье полотенце и носовые платки. Узнав, что с четырех часов утра он должен охранять землянку взвода, лег спать, ругая себя за то, что все еще не знает, как убить вражеского снайпера. В глубине души он боялся, что солдаты начнут посмеиваться над ним. Подумать страшно: Романцов, Сергей Романцов, знатный снайпер фронта, а упустил врага!..
Он проснулся поздно ночью.
В землянке было пусто: все бойцы ушли в караул. Они стояли на постах ночью, а спали днем. Сделанная из консервной банки лампешка тускло мигала на узком столике. Ефрейтор Курослепов сидел на нарах, свесив босые ноги, и читал «Краткий курс истории ВКП(б)».
— Если бы ты знал, Иван Потапович, как мне тяжело! — негромко сказал Романцов, приподнимаясь на локте.
— Знаю. Спи.
— Зачем же ты так долго читаешь?
— Глупый вопрос!
— Я сам понимаю, что глупый! Боже, какое у тебя грубое сердце! Человек тоскует, ищет сочувствия, дружеской поддержки!
Курослепов захлопнул книгу.
— Если бы тебе хоть раз пришла в голову мысль, как мелочны твои огорчения! Рядом с тобою воюют так же, как ты, и честно выполняют свой долг люди, обремененные страданиями! Вот Лубенцов. Ведь у него от голода умерли в Питере жена и дети. Ты не замечаешь этого! Ты полон собою…
— Я не виноват, что так устроена жизнь, — решительно возразил Романцов.
— В чем же твоя личная жизнь? В сегодняшней неудаче? Или в письме от Нины, которого ты ждешь и не можешь дождаться уже три месяца?
Романцов замялся:
— Видишь ли… Я верил, что Нина хорошая!
Курослепов недоумевающе пожал плечами:
— Она и осталась хорошей. Если она забыла тебя, то это значит, что только для тебя одного она стала плохой. А для остальных людей она хорошая! И почему ты полагаешь, что она должна ждать тебя? Что в тебе особенно привлекательного? Может быть, она полюбила человека, который благороднее тебя, умнее, наконец, храбрее?
И Курослепов вышел из землянки.
Где-то близко разорвалась немецкая мина, с потолка посыпался песок. Романцов глядел на ползущего по стене таракана, не замечая, что уже перестал думать о Нине. Признаться, за эти три месяца он привык, что от нее нет писем. Сегодня это огорчало его меньше, чем вчера, чем неделю назад. Он думал теперь о вражеском снайпере, который сидел, как крот, в бронированном колпаке.
Лицо Романцова от волнения побелело. Он быстро ходил по узкому проходу между нарами и что-то невнятно бормотал.
Вернувшись, Курослепов сразу же заметил, как изменился Романцов, и молча лег на тощий матрац.
Мина разорвалась у самых дверей. Коптилка потухла. С потолка посыпался песок.
Романцов чертыхнулся. Проклятая мина! Потом ему стало приятно, что в землянке темно. Только окно расплывалось зеленоватым пятном, словно лужа, подернутая льдом.
— Я попрошу минометчиков сделать огневой налет по пню, — размышлял он вслух, сам не замечая этого. — Из двадцати мин, может быть, одна попадет в цель. Но пробьет ли она броневой колпак? Сомнительно. Я попрошу артиллеристов прямой наводкой разбить пень. Это возможно, но место там ровное, немец пристрелит двух-трех наших бойцов и уползет в траншею. Опять не годится. Моя задача — убить снайпера… Ага, понял! Понял! — крикнул он так оглушительно, что Курослепов вздрогнул. — Иван Потапович, друг милый, мне мина нужна. Я ночью мину зарою в песок под броневым колпаком. Фашисты не заметят!
— Зачем же ночью взрывать бронеколпак?
Романцов замотал головою так, что светлые волосы его разлетелись.
— Нет, по-другому! Я зарою мину ночью. Придет утром немецкий снайпер на свою позицию, а я — бронебойной пулей в мину! И взрыв мины разнесет в клочья врага!
Курослепов засопел, нашел в темноте Романцова, хлопнул его по плечу и растроганно сказал:
— Ну-у, Сережка… Вот за это люблю!
Ночь была темная. Фашисты почти непрерывно пускали осветительные ракеты. Когда небо раскалывалось багрово-красной трещиной и из мрака выступала металлически блестящая, словно жестяная, листва деревьев, Романцов и Курослепов плотно прижимались к земле.
Между нашим боевым охранением и неприятельскими позициями лежала шоссейная дорога.
Ночью камни светлее, чем земля. Курослепов и Романцов боялись, что враги заметят, когда они будут перебегать шоссе. Вражеские часовые изредка стреляли в темноту. Воздух звенел от проносившихся пуль.
Мину нес Романцов. Взрыватель он вывинтил и положил в карман. Мина была противотанковая, круглая, похожая на сковороду.
Они быстро перебежали дорогу и упали в канаву. Смачно шмякнулся о влажную землю снаряд. Тяжелый удар взрывной волны прижал Романцова к песку. «Заметили!» — тревожно подумал он.
Он видел рядом угловатое плечо лежащего ничком ефрейтора. Но второй снаряд упал уже на шоссе.
Романцов был спокоен. Он привык к разрывам вражеских мин и к визгу проносившихся пуль. Сейчас он подумал, что до войны мог уверенно ходить по своей комнате ночью, в темноте, не боясь, что налетит на угол шкафа. Пожалуй, именно с такой уверенностью он сейчас и передвигался в поле.
Они подползли к проволочным заграждениям. Курослепов вынул саперные ножницы. Он не разреза́л, а лишь надкусывал проволоку, чтобы она не звенела. Романцов же обеими руками поддерживал ее и, разламывая, бесшумно опускал на землю.
Вскоре они были недалеко от вражеских траншей. Уныло насвистывал часовой. С глухим шумом упал на дно траншеи ком земли, — должно быть, крыса пробежала.
Романцов нащупал в темноте пень. Действительно, с трех сторон он был обложен броневыми щитками. Старик прав. «Умный», — с искренним восхищением подумал Романцов о Курослепове.
Вырыв руками ямку под пнем, он бережно положил в нее мину. Затем засыпал мину песком, но не всю: одну, обращенную к нашим позициям, сторону он оставил открытой. Хлебным мякишем он прилепил к этому месту кружок белой бумаги.
Уползая назад, Романцов часто оглядывался и видел словно светящийся в темноте белый блик. «Как бельмо», — подумал он.
В этот кружок бумаги завтра утром он и будет стрелять бронебойной пулей.
На рассвете Романцов приполз на свою позицию между тремя деревьями.
Курослепов лежал правее, в траншее.
Чтобы «не засорять глаза», Романцов не смотрел на кружок бумаги, прилепленный к мине.
Изредка, как и было условлено, Курослепов стрелял из траншеи. Потом он привязал к палочке карманное зеркальце и чуть приподнял его над бруствером.
И немец откликнулся. Гулко загремели выстрелы.
«Пришел, пришел!» — обрадовался Романцов и вскинул винтовку. Он теперь не боялся, что немец его заметит: вражеский снайпер стрелял по траншее, по Курослепову.
Кружок белой бумаги всплыл перед его глазами с поразительной отчетливостью. Он плавно спустил курок, Бронебойная пуля пронзила мину. Взрыв был такой оглушительный, что у Романцова долго звенело в ушах.
Комья земли
