Ознакомительная версия. Доступно 1 страниц из 4
разбирался. Но надежда всегда умирает последней.
Коля пристально следил за самолетом, как тот облетел землянки и бахчи. Часть ребят ушли вместе со скотиной к озеру, чтобы там напоить животных и увести на дальние поля, подальше от бахчи. И только дружок Федя с малышами задержался неподалеку, хотел было бежать к Коле, но тот быстро завертел головой и замахал. Пускай передаст другим, чтобы прятались, пускай хоть кто-то останется в живых.
Пока Коля махал Феде, самолет пролетел над землянками и бахчами, развернулся, а потом и вовсе приземлился. Тормозил большими колесами и задним маленьким, что под хвостом. Маленькое подпрыгивало на неровностях, поднимая столб пыли. Самолет опять развернулся и медленно подкатил ближе к Коле.
Коля закашлялся, стал жмуриться от пыли, осыпающей его с головы до пят, но не сошел с места. Пыль медленно оседала на волосы, кожу, тихим пластом ложилась на землю. Мальчик слегка протер глаза тыльной частью ладони, смахнул пыль с ресниц и щек, а потом присмотрелся. На фюзеляже были нарисованы черные кресты. Коля зажмурился. Ему не чудится. Черные толстые кресты на белом фоне. А на рулевой части самолета тонкими линиями нарисована свастика.
“Немец”, — подумал Коля, и его душу охватило ледяным страхом. Он так и замер соляным столбом возле бахчи, во все глаза глядя за движениями немецкого офицера. Тот действовал не сразу, подождал, пока уляжется пыль, открыл люк кабины и осмотрел окрестности. Наверное, выведывал, есть ли угроза со стороны русских. Но кто мог помочь Коле? Никто. Взрослые далеко, малыши попрятались в бурьяне.
Летчик спрыгнул на землю, но не решался идти вперед.
“Сейчас меня убьет, убьет ведь” — отдавала в виски мысль. Горло перехватило, ни вздохнуть, ни выдохнуть. Вокруг образовалась такая тишина, что только звук собственного колотящегося о ребра сердца слышал Коля.
— Keine Panik, Junge (Не бойся, мальчик), — сказал немец режущие слух слова и стал махать Коле, чтобы тот подошел к нему.
Мальчик сглотнул, понурил голову, опустил плечи и нехотя поплелся. Сдаваться он не хотел и сердито смотрел на немца. Тот стоял высокий, стройный, в однобортном пиджаке с накладными карманами сине-серого цвета без внешних пуговиц. Широкий кожаный пояс с серебряной бляхой опоясывал талию. Черные сапоги до колена блестели даже под опускающейся на них пылью. Руки в кожаных черных перчатках. На голове летный коричневый шлем, на лбу очки. И главный знак отличия люфтваффе, о чем не знал Коля — орел справа на груди, крылья которого изогнуты вверх, а в лапах его свастика без окантовки.
“Заберет с собой или здесь убьет?” — немым, но грозным взглядом, как казалось мальчику, спрашивал он у немца. Приготовившись к самому худшему исходу событий, Коля подошел к иностранному мужчине и снизу вверх посмотрел на него.
— Мне нужна еда. Поле. Еда. У тебя есть еда. Принеси еду, — пытался объяснить летчик мальчику, применяя для этого весь свой маленький запас русских слов, включая в них резкие для слуха немецкие звуки.
Коля всё понял. Немцу нужны арбузы, тот есть хочет. Но ведь эта еда для них, русских. Помогать немцу — плохо, они ведь наших бьют. Мать с отцом о страшных вещах порой молчат, иногда перешептываются, думают, что дети не слышат. А они всё слышат. И про налеты на станцию знают и про то, как бомбят, и про то, как не щадят никого, даже скот. Поджигают степь, и тогда скот горит вместе со степью, задыхается в огне. Коля хмурился, не хотел выполнять то, о чем просил немец. Да и кто ему из наших спасибо скажет, заругают, что подросшие дыни с арбузами отдал.
— Jetzt ist nicht der richtige Zeitpunkt, um bockig zu sein, Junge! (Сейчас не время для упрямства, мальчик!) — зазвучал над Колиным ухом страшный рокот немецких слов.
Коля не понял ни слова. Только встрепенулся, вперил большие испуганные глаза в летчика и махнул головой, соглашаясь со всем, что тот сказал. Лучше уж выполнить. Вдруг еще расстреляет не только Колю, но и притихших малышей.
Благо делянки были рядом, далеко таскать не пришлось. Большие сочные арбузы, маленькие дыньки со вкусом солнца и тыквы притащил Коля. Немец все подношения благополучно засунул в кабину. И чего-то там копался.
Коля ждал расправы. Арбузы забрал, а убивать будет? Для этого же он прилетел? Вон и в кабину зачем-то потянулся. Пистолет достает?
Но неожиданно для Коли немец вытащил не пистолет, а прямоугольник.
— Шоколаде, — произнес немец понятное для русского слово.
Мальчик взял шоколад, завернутый в бело-красную упаковку и не поверил своему счастью. Настоящий! Немецкий шоколад!
— Спасибо, — пролепетал Коля.
— Jetzt geh, Junge! (А теперь уходи, мальчик!), — вдруг замах летчик руками, показывая, что нужно отойти от самолета. Коля кивнул и побежал обратно к делянкам, крепко сжимая в руках плитку шоколада.
Летчик быстро запрыгнул в кабину, развернул самолет и улетел в обратном направлении.
Коля смотрел в степь, опять глотал поднявшуюся от колес самолета пыль. Он был перепуган до смерти и в то же время не помнил себя от счастья — и выжил, и шоколад достался.
Когда пыль улеглась и самолет улетел достаточно далеко, к Коле выбежали маленькие дети, а в степи со стороны станции уже ехала “Полуторка” — зеленый грузовичок с брезентовой накладкой вместо крыши. Кто-то из подростков всё же успел добежать до станции и сообщить взрослым о машине с крестами, а может, и сами взрослые увидели, что над землянками кружит враг. Коле было крайне всё равно. Он взахлеб рассказывал историю окружившим его ребятам. Те кинулись с расспросами: “А что сказал немец? Как сказал? А какой он?”
Из остановившейся “Полуторки” выбежала тетя Валя, она работала семафорщиком на путях. Растолкала детей, осмотрела Колю, обняла, села возле него на колени и стала задавать вопросы. С перепугу накричала на детей, чтобы те не перебивали, а дали Коле слово.
— Только арбузы пришлось отдать, и дыни, и тыквы, — гнусавил Коля, понимая, что сделал плохо, ведь еда сейчас на вес золота, каждый кусочек, каждая крошка на счету.
— Та и Бог с ними, — махнула тетя Валя.
На шоколад смотрели, как на добытый трофей, как на золотое руно, а на Колю, как на местного героя.
Так Коля первый раз в своей жизни попробовал шоколад. И глубоко уверовал в то, что степь не всегда безлика и одинока. Иногда она содрогается от падающих на нее бомб, иногда молчит сурово. Летом она душит знойным жаром, зимой колет холодным стеклянным ветром. А по весне расцветает огнем красных тюльпанов, пахнет горькой полынью,
Ознакомительная версия. Доступно 1 страниц из 4
