всего было бы разжечь огонь в подвале, да и теплее там. Но на кухне была печь, а я так устал.
Надо бы выйти на улицу, посмотреть в сараях, где-то наверняка есть дрова.
Низенькую, размером и высотой с небольшой стол, утопленную в стену печь не разводили много лет, её металлическая поверхность заставлены кухонными принадлежностями, которые я теперь тщательно убирал.
Ничего, старушка, мы сейчас зажжём.
Дров естественно нет, но для человека в уставшем состоянии и с топором — это не очень большая проблема.
Что у нас в холодной? Первым под раздачу ушла старомодная разделочная доска, старая и облезлая. Сломанный табурет? Сбиваю ножки, остальное будет гореть и так. Деревянный ящик. Отличная штука, поделю на щепу, будет растопка. Детали от деревянного столика. Тумбочка с пустыми баклажками внутри. Разношу вдребезги. Массивная полка из целиковых досок. Здоровая. Отставил пока, перенес получившиеся дрова на кухню.
От холода и истощения слегка дрожу.
В углу холодной пустая емкость сорокалитровой кастрюли без крышки. Вздыхаю. Раз есть емкость, то нужно набрать снега. Отодвигаю стойку из-под обуви, осторожно высовываюсь наружу, из дома.
Вьюга, снега много, холодно, так что морда мгновенно стынет (и это при том, что хожу по дому в своем комбезе с термобельём).
Став бочком, чтобы чуть что, юркнуть обратно в дом, нагребаю озябшими руками полную с горкой кастрюлю снега, тащу обратно. Запираю на внутренний засов (вчера не заметил), снова приваливаю обувной стойкой.
Ставлю кастрюлю снега сразу на печь.
Нашёл в стене на кухне печную задвижку, открыл. Так. Пристраиваю фонарик так чтобы луч бил внутрь. Сминаю, жамкаю газету. Ещё одну. Ещё. Ещё парочку. Жидкости для розжига нет, надо по старинке. Орудую руками сквозь заслонку (почти сразу изгваздался сажей) выстраиваю шалашик из самых тонких щепочек. Делю их ножом на «помельче». Скрупулёзно, неторопливо, все новые и новые.
Пару секунд любуюсь на результат своих трудов в свете фонаря. Чиркаю зажигалкой, с первой же попытки загорается оранжевый язычок.
Бумага загорается легко, но температура горения не так уж и велика. Она «цепляет» огнем тонкие почти как спички лучины. Те горят жирнее, мощнее и способны разжечь бревнышки покрупнее. Так и разгорелось. Гипнотическая картина.
Не время отдыхать. Глаза не пришли в себя от слепящего света огня, а я уже спустился в подвал. Молоток, отвертка, саморезы, мелкие гвозди. Тащу в кухню.
Принёс из спальни небольшое шерстяное одеяло в синюю клетку. Сложил вдвовое, примерил к окну. Пойдёт.
Если хочешь жить, должен понимать, что происходит. На улице минус сорок. В доме тоже не Ямайка. Разожгу печь, дом будет щедро терять мои крупицы тепла. А тепло — это жизнь, буквально. Поэтому. Окно забиваю одеялом, оно самое слабое место комнаты.
Двери на кухню нет. Став на табуретку, держа в зубах фонарик, при помощи гвоздей прифигачиваю толстое стеганое одеяло вместо двери сверху и по правому краю. Отгибая левый, буду выходить в остальной дом. Поправляю нижний край.
Как там мой снег в кастрюле? Не растаял. Ладно, сгоняю за раскладушкой в спальню. Печь растопилась, это легко понять потому, что дым не шарашит во все щели и не пытается меня удушить раньше, чем убьют голод и мороз. Но греет пока слабовато. Нужно время.
* * *
Словно деятельный хомяк, постепенно стащил на кухню все одеяла и подобные им вещи, расстелил в сторонке раскладушку, достал принадлежности для готовки, выбрал и поточил среднего размера треугольный нож «трамантина».
Зажег свечу, жаль, что единственную. В медицинской коробочке нашелся простой ртутный градусник, который начинается с тридцати пяти и не подходит для измерения температуры на кухне. Зато за окном зала есть «уличный». Совершил рейд «на поверхность», отодрал тот градусник, заодно снял с уличной стены какую-то грубо сбитую полку, которую пустил на дрова.
Снег на печке постепенно тает. Перелил полтора литра в кастрюлю (остальная вода пусть греется), решил не трогать магистральный газ, использовал рабочую поверхность старой печи. Выбрал крупу. На вид ячневая. Вообще я тот ещё кулинар, но мой выбор крайне невелик. Не способен приготовить «из того, что было», отправляешься скоростным экспрессом к остальным сизым людям.
Посолил воду. Что там показывает градусник? Воздух на кухне плюс одиннадцать. Неплохо. Жизнь налаживается.
Шаркал по кухне как старый дед, поставил потрепанный чайник, закинул в кипяток крупу, капнул туда чесночного масла, засек время.
Вышел на разведку в «холодную», внимательно смотрел сквозь окна. Ни людей, ни зверей. Ну и чудесно. Собрал какие ещё есть ящики, коробки и прочее барахло пригодное стать дровами.
Пока рубил деревяхи, насорил, сходил в туалет за веником и совком, навел чистоту.
Пустая каша, это скучно. В усиление пойдут товарищи фаршированные перцы из банки. Помня, что в доме всё что могло — замерзало, пристроил возле печи банку для оттаивания.
Припёр из зала книги, в которых определил авторство Артур Конан Дойла. Так, что мы имеем. «Знак четырех», «Затерянный мир», «Изгнанники».
Остановимся на динозаврах или кто там у нас был затерянный? В свете одинокой (но довольно яркой) свечи принялся читать.
«Представьте себе, что вдруг потребуется немедленная и одновременная уплата всех долгов в мире! — воскликнул он слабеньким, но преисполненным ужаса голосом. — Что тогда будет при существующем порядке вещей?»
Огонь. Текст нудный, но и я никуда не спешу.
Попробовал готовность крупы. Ещё немного. Ишь ты, порядок вещей. Эх, товарищ Дойл. Знал бы ты, по какому адресу пошёл сейчас порядок вещей. Где-то видел открывашку. Надо найти, сполоснуть водой из большой кастрюли. Что там чай? Огонь под кашей не уменьшить, зато можно сдвинуть в менее «горячую» зону печи. О чём это я. Ах да, порядок вещей, мистер Артур.
Интересно, а кто более живуч, жители прежних эпох или мы, смертники двадцать первого века, но без гаджетов и интернет. Мда. Имеем что имеем. Видим изменения, признаем их факт, изучаем природу, приспосабливаемся, неся сопутствующие потери.
Стул, стол, миска, громадная чашка чая. Ветер за окном воет. Однако, как хочется жрать.
В левой руке книга, поворачиваю её плоскостью к огню свечи. В полутьме читать трудно. Мама говорила — «не читай в темноте, глаза сломаешь».
«Прежде всего, вряд ли мой идеал стал бы так говорить. Он натура гораздо более твердая, суровая и не захочет с такой готовностью приспосабливаться к глупым женским капризам. Но что самое важное — он человек действия, человек, который безбоязненно взглянет смерти в глаза, человек великих дел, богатый опытом, и необычным опытом».
По желудку впервые за миллион лет постепенно растекалась сытость и насыщенное
