Люди отшатнулись от столика, роняя стулья и натыкаясь друг на друга. Выхватили сотовые телефоны и начали снимать, тыча в меня пальцами.
Царёв на полпути остановился, рванул назад, потом опять ко мне, потом опять остановился – и всё время что-то орал.
Я помахала ему рукой, расплываясь в улыбке. Он же хотел, чтобы я повеселилась? Вот я и веселюсь.
На сцене девицы перешли к индивидуальным номерам, и одна из них как раз исполняла повороты на одной ноге, задрав другую до уха. Разноцветные оборки – красные, оранжевые, желтые, вились вокруг нее, как язычки пламени, а рот широко разевался. Музыка вдруг взвизгнула и замолчала, и стало слышно, как перекрывая голоса девица, крутившаяся на одной ноге, орала басом:
– Па-а-ажа-а-р!
Где пожар?..
Я перестала танцевать и огляделась. Со столика мне было прекрасно видно, как мечутся и кричат вокруг люди – кто-то бежит к выходу, кто-то упал и пытается подняться… Царёв откуда-то тащит огнетушитель… Танцовщицы на сцене сбились в кучу и визжат, только одна – самая бесстрашная продолжает танцевать… И орёт – как пожарная сирена!.. Аж уши заложило…
Зал поплыл перед глазами, и я чуть не упала со столика. Что-то липло к рукам, и я вытерла ладони об одежду, но не помогло. Я раздраженно помахала рукой, растопырив пальцы, и села на столик, пережидая, когда пройдет головокружение.
Было очень странное чувство – одновременно на меня навалилась усталость и хотелось свернуться клубочком, как кошке, и замурлыкать, но еще больше захотелось подбочениться и совершить какую-нибудь глупость. Только вот сил совсем не было, и даже двигаться стало лениво.
Впрочем, двигаться и необязательно. Можно просто смотреть. Я хихикнула, наблюдая, как Царёв пытается пробиться сквозь толпу, прижимая огнетушитель к груди. Козлов бросился на помощь, расталкивая обезумевших людей. Вот что значит – пить. Я удовлетворенно кивнула собственным мыслям и опять встряхнула рукой, пытаясь избавиться от чего-то легкого, прилипчивого, щекотавшего ладонь.
Да что там такое?..
Я подняла руку к самым глазам, потому что голова кружилась всё сильнее, и пришлось напрячь зрение, чтобы рассмотреть собственные пальцы. По ним и в самом деле что-то прыгало – красное, и желтое и оранжевое, как лента с юбки танцовщицы канкана.
– Глаза закрой! – раздался совсем рядом вопль Царёва, а потом мне прямо в ухо ударила струя пены из огнетушителя.
Меня снесло со столика в одно мгновение.
– Что делаешь, идиот?! – попыталась заорать я, но только наглоталась пены. Она залепила глаза, забила нос и уши, и избавиться от нее не было никакой возможности. Ослепнув и оглохнув, я бросилась прочь сначала на четвереньках, а потом кто-то вздернул меня на ноги и поволок куда-то.
Отплевываясь и продирая глаза, я слышала, как испуганные голоса становились тише, а потом и вовсе исчезли. Стало прохладно, и проморгавшись я обнаружила, что иду по какому-то коридору, освещенному только парой тусклых лампочек, обнимая кого-то за шею…
– Стоп, – скомандовала я заплетающимся языком. – И куда это мы?
– Я тебя спасаю, красавица.
Голос был знакомый – низкий, звучный, с еле заметным акцентом…
Меня заботливо и под ручки поддерживал тот самый «охранник из Ашана», который угощал шампанским.
– Дядя! Ты сдурел?! – я тут же оттолкнула его.
Вернее, попыталась оттолкнуть, потому что ручищи у него были, как каменные, и держал он меня крепко, как в капкане.
– А ну, щупальцы убрал! – я попробовала его лягнуть, но коленки вдруг подломились, и я повалилась на пол.
Мужчина попытался поднять меня, но я нарочно валилась, как неуклюжий пингвин, наугад отмахиваясь и пытаясь кричать. Но кричать тоже плохо получалось. Уши словно заткнули ватой, туман все больше заволакивал глаза, и в этом тумане я увидела что-то странное – змеиные пасти, ощерившиеся на меня с двух сторон. Мелькнули острые зубы – в два ряда, а не парочка клыков, как у обыкновенных змей… И между ними маячила ухмыляющаяся рожа «охранника».
– Не бойся, красавица… – его голос раздавался, как из подвала. – Всё хорошо, я тебя спасаю… Не бойся…
Ему удалось поставить меня на ноги – вернее, поднять за шкирку и придавить к стене, а потом он попытался ухватить меня половчее, чтобы забросить себе на спину…
Мотнув головой, я сморгнула, пытаясь вернуть ясность зрению, и наугад махнула кулаком, метя в ухмыляющуюся рожу. Первый раз я промазала, но «охранник» вдруг отпустил меня. Я снова сморгнула и снова ударила кулаком – наугад, с замахом, изо всей силы!..
На этот раз я попала!..
Удар получился хорошим – я отбила костяшки и взвыла, прижав ушибленную руку к груди. Стало совсем темно, колени подломились, и я улеглась прямо на пол, поскуливая от боли. Меня попытались поднять, я взбрыкнула, сопротивляясь...
– Краснова! Да вы пьяная?! – прогремело над моей головой, и не помешали даже заложенные уши.
Конечно же, этот голос невозможно было спутать ни с каким другим. Он мог принадлежать только ректору «Ивы». Кошу Невмертичу – не пойми, фамилия у него или отчество.
– Это вы? – проблеяла я и неудержимо расплылась в улыбке. – Здра-а-а-а-вствуйте…
– Неужели, узнали? – огрызнулся он, поднимая меня и закидывая себе на плечи, прихватив под колени и за шею.
– Так баранов, между прочим, таскают, – пропыхтела я, потому что мне было совсем неудобно.
Что за дурацкий способ носить женщину на руках? Разве нельзя понежнее?
– Баранов, – сухо согласился ректор. – И еще овец.
Я помолчала, раздумывая – оскорбиться или пока не стоит. Но несмотря на то, что он загибал мне шею почти под прямым углом, и сейчас я и в самом деле больше походила на овцу, которую решили пустить на шашлычки, мне было очень приятно встретить Коша Невмертича. Всё-таки пришёл… Из-за меня… И как назло я мокрая, как мышь, благодаря идиоту Царёву. Хотя... это такие мелочи...
– Ой, а вы меня спасаете или похищаете? – спросила я, чувствуя себя до безобразия счастливой.
– Если честно, – ответил он с непередаваемым тактом, – я бы вас, Краснова, с большим удовольствием утопил бы. Или прикопал где-нибудь под дубом. А ведь кто-то врал, что не пьет. Потому что танцорам вредно. Какого черта вы мне в глаз заехали?
– Вам?! В глаз?!.. – я даже задохнулась от ужаса. – Честное слово, не хотела...
– Заткнитесь уже, Краснова, – холодно оборвал меня ректор, а потом стало темно и тихо. По-настоящему и надолго.
2Пробуждение оказалось – так себе.
Я лежала поперек кровати, навертев на голову одеяло, а ноги были снаружи, и пятки холодило сквознячком.
Выбравшись из-под одеяла, я села и сразу со стоном повалилась обратно. Вставать совсем не хотелось, в горле было сухо, голова болела, и во рту был противный привкус.
