нарушивший правила будет страдать. Но он не умрет. Он будет жить. Жить и страдать.
Но плеть - это гуманно. И даже клеть, куда попадают не подчинившиеся рабы, и те, что задумали утаить найденное в шахте. Несколько дней без пищи, когда вся вода, что у тебя есть это собственные моча и пот, пережить удается не всем, но все же это не крест. Крест не переживает никто. Но на крест можно попасть только за побег. За попытку побега. Еще никто не покидал шахты халкана Мирира по своей воле и живым. Попавший сюда, может проститься со всем, что знал. Здесь царят совсем другие законы.
Мирир здесь царь и Бог. Только халкан вправе решить, кому жить, а кому умирать. И часто он решает, просто потому, что ему скучно. Ему благородному человеку, из древнего, но почти сгнившего рода, приходится радоваться тому, что можно убивать рабов. Или смотреть, как они убивают друг друга. Не самое веселое развлечение, но он смотрит, как рабы рвут друг друга на части, лишь за кусок тухлого мяса. Он морщится, и сидит, не шевелясь, уперев локти в стол, воткнув в сжатые кулаки подбородок, или положив на отставленную ладонь скучающее лицо. Ему скучно. Ему всегда скучно. Не важно, что происходит на арене, не важно, какой рекой льется кровь, выражение его лица не меняется. Ему скучно. Вечная скука человека, хорошо выполняющего свой долг, но совершенно не желающего его выполнять.
Здесь нет развлечений, а он еще слишком молод, чтобы не хотеть их. Приходится изобретать. А казнь может быть чертовски разнообразной. Мирир морщится, отворачивается и негодующе качает головой, он всячески показывает, что не любит казни и с удовольствием бы обошелся без наказания. Но в его глазах все чаще, заметен огонек интереса. И с каждым разом он все ярче.
Старик запнулся о собственную ногу, хватаясь руками за землю, пробежал несколько шагов и замер, боязливо косясь на уступ скалы, нависающий над шахтой.
Мирир любит стоять на возвышении недалеко от шахты и смотреть, как нестройный ряд рабов, в полной тишине, спускается вниз. Странная это процессия, люди с тяжелыми инструментами в руках молча, спускаются в шахту. Ни один инструмент не звякнет, ни один звук не покинет глотку раба. Никто не поднимает глаз, никто не смотрит на Мирира, хотя все знают, что он там. Все головы опущены, плечи подняты и напряжены, словно ждут удара. Но удара нет, и не будет, до тех пор, пока никто не нарушает правила. Вечером он встречает идущих обратно. Он пристально смотрит, как мы, изможденные, запыленные, уставшие и потные выходим на свет. Как жмуримся в лучах заходящего солнца. Как бросаем на весы кули, заполненные Солью. И если стрелка покажет на замазанную красной краской отметину, на лице Мирира проступит слабое подобие довольной улыбки.
Халкан не плохой человек, он ни злой, ни добрый, ни ласковый, ни жестокий. Он просто человек. Человек, которому повезло чуть больше. Повезло родиться благородным. Однако и это его не спасло, и он дышит с рабами одним отравленным испарениями воздухом. Он переживет рабов. И нас и следующих. Возможно, он доживет до пятидесяти, но, в конечном счете, газ убьет и его.
Старик умрет сегодня. Даже если ему удастся доползти до развилки и занять место, он не сможет даже ударить по камню. Он умрет там.
Он шел все медленнее, все сильнее сгибаясь в спине и коленях, все короче делая неуверенные шаги. Рабы проходили мимо. Никто даже не смотрел в его сторону. И я старался не смотреть, хотя и видел, как он стоит, облокотившись на каменный выступ стены.
Мы поравнялись. Он взглянул на меня, слабо улыбнулся, побледнел и рухнул к моим ногам. Я замер, глядя на распростертое на камнях тело.
- Оставь его, - прошипел идущий за мной. – Он уже покойник. Пошли! – и человек легонько подтолкнул меня в спину. Но я не двинулся. Кайло со звоном упало на каменный пол. Я наклонился над стариком.
- Не дури, - зашипел другой голос, и костлявые пальцы впились в мои плечи,– идем. Идем, пока охрана не увидела.
Но я лишь стряхнул их руки, дернув плечами.
- Ты как старик? – я наклонился над лежащим, снял с его спины мех и влил ему в рот несколько капель воды.
- Иди! – зашипел старик. – Иди, оставь меня! Я уже мертв! Иди!
Но я его не слушал. Подхватив тощее тело под плечи, я повернулся к выходу.
- Держись старик, - зашипел я, прикладывая все силы, чтобы тащить его.
Вот и выход. Солнечный свет ярко бьет по глазам, но я все же бросаю взгляд на камень, где обычно стоит Мирир. Пусто. Я вытащил слабо упирающегося старика на свет. Опустив тело на землю, перевел дух.
- Это что еще такое? – надсмотрщик уставился на меня круглыми от удивления глазами. – Какого черта ты притащил сюда покойника.
- Он жив, - простонал я.
- Он мертв, - покачал головой надсмотрщик. – Если не сейчас, то через час, - свернутый хлыст ударил по раскрытой ладони. – Иди в шахту, раб! Иди, и я забуду, что ты нарушил правила.
Но я не двинулся.
- Ему нужна помощь. Если он отдохнет сегодня, то завтра сможет работать. Дай ему воды и позволь провести день в тени.
- Что?
Хлыст описал в воздухе круг, громко щелкнул, и пошел на новый виток. Спина сжалась, ожидая удара, плечи приподнялись, инстинктивно прикрывая шею, но я не шевельнулся. Хлыст щелкнул у самого уха и упал на землю. В шею вцепилась грязная рука надсмотрщика.
- Ты смеешь противиться мне раб, - прошипел он мне в лицо, обдав ароматом гнилых зубов. – Ты знаешь, что бывает с непокорными рабами? Хочешь к ним? – он кивнул в сторону шестерых распятых на крестах людей.
Еще вчера я делил с ними ужин, а ночью они попытались сбежать. Глупцы. Теперь из них остались в живых лишь двое и те скоро умрут, взрезанные животы, вывалившиеся внутренности и муравьи не дадут им протянуть до вечера.
- Он умрет, - прохрипел я, кивнув на стонущего у моих ног, свернувшегося калачиком, прижимающего тощие грязные руки к животу, мужика лет пятидесяти. – Умрет, если пойдет вниз.
- И что? Вы все здесь покойники. Одним больше одним меньше, - пальцы на шее сжались сильнее. – Или двоих, - ни лице надсмотрщика появилась злобная улыбка, но
