день после мучительной ночи. Фёдор присел рядом с Манькой на корточки. Она втянула воздух. Запахло Кузьмичём и ещё кем-то незнакомым, но страшно ей не было. Страшно было от того, что по крупицам вытекала из неё жизнь, и ничего с этим поделать было нельзя, только ждать. Рога у Маньки были небольшие, так и не выросли, глаза жёлтые, разделённые надвое зрачком. Кузьмич иногда называл её «рептилией» и «упырём», но она не обижалась. Была она белая с небольшим чёрным пятном на боку. Дышала тяжело и живот не спадал, а даже наоборот, раздувался, и казалось, что коза очень скоро превратится в воздушный шарик и взлетит. Фёдор дотронулся до её головы. Она никак не отреагировала.
– Хорошо, – внезапно сказал Фёдор, словно отвечал кому-то, – будем оживлять, – и со всей силы неожиданно надавил на круглый козий живот. Послышался треск, и стоящие во дворе решили, что животное лопнуло. Фёдор надавил ещё раз в тех местах, где как ему показалось, поселился «воздушный враг», съеденный любительницей мокрой травы. Треск повторился, и улица Зелёная, на которой стоял дом Веденских, наполнился канонадой и залпами из козьего нутра, напоминавшими праздничный салют. Вернувшийся под обстрелом, Семёныч, стал свидетелем Манькиного воскресения – коза вышла из сарайчика и виновато посмотрела на собравшихся. За ней шагнул Фёдор и двинулся к рукомойнику.
– Ветеринар, значит, – задумчиво произнёс Кузьмич, – ну, чего… ветеринары нам нужны.
– Можно я посплю? – спросил Фёдор. Он устал от сильного света и шумов.
– Можно. Надя, отведи его спать, – сказал Иван и достал очередную папиросу.
Фёдора отвели в маленькую комнатку, где помещалась кровать, письменный стол и шкаф с одеждой. Он упал на расстеленную постель и заснул. Ему снился поезд. Он ехал в поезде, а рядом, по зелёной траве бежал чёрный козёл, бежал очень быстро, обгоняя поезд.
– Ну что скажешь? – спросил Семёныч, глядя на восставшую Маньку, жадно пьющую из ведра.
– Погубит её жадность. Рано или поздно погубит, вот что я тебе скажу.
– Да я не про козу, я про парня спрашиваю.
– А парень… у нас с тобой, Степан, отбоя не будет от клиентов. Народ узнает, что у нас лекарь живёт, каждому захочется свою скотину подлечить. Заживём! Откроем фирму. Ты будешь директором, я – главным инженером, а Фёдор работать будет. Как тебе моя идея? Ты ведь всё равно скотину режешь по деревне. Будешь теперь резать законно, по тарифу. Козу зарезать
– 500 рублей, поросёнка – 700, кто захочет уток заготовить – по 50 рублей за штуку.
– Что это вы здесь? Кому кости моете?
– Никому. Всем уже вымыли. А ты, Надежда, что не позавтракала?
– Не хочется.
– Читал я, что есть такая болезнь, амнезия называется. Человек память теряет, а потом она к нему постепенно возвращается. Значит, и к нашему вернётся.
Летели облака. Они напоминали дома, яблоки, шапки, стада…. Напоминали, но не были ничем тем, о чём напоминали. Они приняли очертания дома на Зелёной улице, дороги, двух мужчин и одной женщины. Те стояли во дворе, на вершине холма. Что-то объединяло их, может быть, время? Течение времени выбросило их друг к другу, прибило и вынудило стоять рядом на вершине холма, на Зелёной улице.
Андрей-Фёдор спал целые сутки. Проснулся он на рассвете вместе с хозяевами и слушал, как они вставали, переговаривались друг с другом, шли умываться и чаёвничать. По пробуждению память о прошлой жизни не вернулась к нему, зато через форточку пришла кошка Зоя, удобно устроилась у него возле головы на подушке и заурчала. Что-то она напомнила ему. Может, у него тоже были кошки? К этому надо было вернуться и попытаться рассмотреть изображение кошек в прозрачном море его памяти. Фёдор поздоровался с хозяевами. Они улыбались ему. Это было удивительно. Он умылся, увидел своё отражение в зеркале на яблоне, испугался и решил в ближайшие дни в зеркало не заглядывать. Выстиранные джинсы и футболка лежали рядом с рукомойником. Он переоделся нехотя, хотел ещё побыть в старой одежде Кузьмича, вбирать его тепло по крупице… но всё же переоделся и пришёл завтракать. Две пары рук, женские и мужские уже наливали чай, двигали тарелку с блинчиками, мёдом, сметаной, и Фёдору показалось, что пожилые мужчина и женщина напротив – это не два человека, а один с двумя парами рук, ног, с двумя головами… и с двумя голосами.
– Ты чего не ешь? – спросил голос Надежды Васильевны.
– Боюсь начинать.
– Может ты перед едой молился? – продолжил голос Кузьмича, – так ты помолись, не стесняйся.
– Не знаю, по-моему, не молился, но попробую, – сказал Фёдор и опустился на колени… – Спасибо, – прошептал он и больше сказать ничего не смог, потом вернулся за стол, взял вилку и лицо его озарилось. Так, улыбаясь, он ел.
– Что, вкусно? – одобрительно хмыкнул Кузьмич.
Фёдор не отвечал. Он не помнил, любил ли он блинчики. Наверное, любил, но это не связано ни с чем, а может, было связано со всем.
– Что мне делать, – спросил он по окончании трапезы?
– Жуков собирать, – ответил Кузьмич.
– В спичечный коробок? – пошутил Фёдор.
– В ведро, – продолжал Иван, – берёшь ведро, идёшь с Надей на картофельные грядки. Они наверху сидят, по листьям, коричневые, сразу заметишь. Собираешь жуков в ведро, а потом бросаешь в костёр. Вся работа. И на голову завяжи что-нибудь.
Надежда повела Фёдора на край Зелёной улицы. Подсохшая дорога белела. Кое-где огромные лужи смотрели в небо тёмным глазом. К пруду у основания холма спешили стайки уток и важно шествовали гуси. Деревенские домики стояли редко, утопая в садах и огородах. Низко-низко возле лица летали ласточки и свистели. Они свернули с дороги, и вышли на огороды, которые показались Фёдору бесконечными. Огороды были разделены рядами кустов и деревьев, обозначающих конец одного и начало другого. За картофельными рядами росли тыквы и кабачки, а за тыквами выстроилась кукуруза. Но неба было больше. Неба было две трети панорамы, а земли – лишь узкая неустойчивая полоска под ногами, зыбкая, готовая подломиться и выбросить в ветер, холод и тишину любого оступившегося.
– Начинай отсюда, я пойду на другой край, – Надежда лёгкой походкой пошла куда-то вдаль.
Фёдор сел на ведро и посмотрел на стебли растений густо покрытые жуками. Даже не с чем сравнить, – подумал он. Судя по всему, сбором жуков он ни во сне ни наяву не занимался. Кошка хоть как-то выводила его на мысли о вчерашнем, а жуки – нет. Интересно, чем я так навредил себе, что у меня украли память? И кто украл? Если этот кто-то я сам, то что во
