Только успел сойти на берег, как навстречу ему вороны — крыльями машут, каркают злобно, того гляди, заклюют. А под ногами змеи лютые шипят, жала ядовитые высовывают. Да не испугался Иван-царевич, змей да ворон мечом своим булатным порубил да к дубу направился. В дупле увидал он сундук кованый, тяжёлый, с трудом его наружу вытащил. Открыл сундук — а там яйцо с виду обычное, а в яйце том — игла. Схватил он иглу да к замку кощееву. А Кощей-то уже и домой воротился, ворота открывает, Василису кличет.
— Ты, Кощей, лучше пленницу свою отпусти подобру-поздорову, — молвил Иван. — А не то сломаю иглу — и тебе верная смерть.
Увидал Кощей иглу заветную в руках Ивана, испугался, взмолился:
— Не губи меня, добрый молодец, отпущу Василису добром, всё, что скажешь, сделаю!
— То-то же! А иглу я, пожалуй, заберу с собой, чтоб ты впредь не делал лиха люду честному. Узнаю, что ты ещё кого обидел зазря — не обессудь, сломаю иголку-то!
Поклялся Кощей, что никому более худого не сделает. Иван-царевич взял Василису да и помчались они прочь. Да только не смирился Кощей Бессмертный, что какой-то жалкий человечишко иглу его заветную с собой увёз. Надел он шапку-невидимку да за Иваном-царевичем последовал. Как застала путников тёмная ночка, слезли они с коня да устроились на ночлег под деревом раскидистым. А Кощей только того и ждал. Лишь только заснул Иван-царевич, подошёл он к нему да из сумы его дорожной иголку и вытащил. Не успел он, однако, её спрятать, как пробудился Иван-царевич, почуяв неладное, вскочил на ноги да и сорвал с Кощея шапку-невидимку. Набросился Кощей на Ивана-царевича, словно коршун, да тот оказался не промах — схватил меч да прямо по иголке и ударил. Как ни бился, ни метался Кощей, пришлось ему помереть.
Поднял Иван-царевич шапку-невидимку — авось пригодится. А с утра чуть свет — устремился вместе с Василисой сызнова в путь-дорогу. Долго ли коротко, встретилось им по пути царство, откуда Василиса родом была. Царь с царицею, как увидали дочь, едва разума не лишились от счастия. Стали они благодарить Ивана-царевича, в пояс кланяться да упрашивать у них остаться:
— Василиса-то единственная кровиночка наша, более не дал Бог деток! Обвенчайся с нею, станешь царём над нашим царством-государством!
— С Василисою-то я обвенчаюсь с превеликим счастием, — отвечал Иван-царевич. — Только обещал я Бабе Яге блюдце со златым яблочком вернуть да проведать, что с царством батюшки моего станется. Чует моё сердце, недобрые дела уже там творятся.
Василиса, как услыхала, что Иван-царевич уехать намеревается, слезами горькими залилась:
— Как же мне без тебя, свет мой ясный, прожить, коли один день в разлуке для меня что целый век?
— Полно, душа моя, не плачь! — стал утешать её Иван-царевич. — Ворочусь я к тебе, обвенчаемся да и заживём вместе и в радости, и в горести.
А у самого сердце не на месте — легко ли хоть на денёк с зазнобою своей расстаться?
Однако же поскакал Иван-царевич на коне добром до избушки на курьих ножках. Баба Яга словно почуяла чего — сама его на крылечке и встретила.
— Ну, здравствуй, Иван-царевич! Принёс ли ты мне блюдечко да яблочко златое?
— Принёс, бабушка, — отвечал ей Иван-царевич. — Поведай же мне, ничего ли не стряслось худого, пока я по белу свету странствовал?
Велела Баба Яга Ивану-царевичу в избу зайти, поставила на стол блюдечко да произнесла слов заветные:
— Яблочко златое, по блюдечку катись, что сталось с Ивановым царством, покажись!
Как увидал Иван-царевич, что в его царстве-государстве творится, мрачнее тучи сделался. Государь-батюшка вскорости помер, так и не надумав, которому из сыновей царство отдать. Один смел, другой умён — как тут выбрать-то? Делать нечего — стали царями Фёдор да Василий. Лишь только схоронили батюшку, пошли на соседа войной. Да войну-то проиграли, только люду немеряно зазря положили. Воротились домой злые, аки черти, да всё друг друга корят.
— Всему ты виной, Фёдор! — говорил Василий. — Всё хвалился, какой ты смелый да храбрый, а сам, лишь только сеча начнётся, ты али с поля боя убегал, али мёртвым прикидывался! Кабы не трусость твоя заячья, ужо разбили бы мы вражину!
— Как бы не так! — возражал ему Фёдор. — Кабы мы не слушали твоих глупых советов, с победою бы воротились! Коли в ратном деле ничего не смыслишь, так молчал бы лучше да не распускал язык зазря! Да и сам-то ты в бой не шибко-то и рвался, всё больше за спины чужие прятался!
Так, ругая друг друга, в царство своё воротились, а там новая напасть. Покуда мужики в чужой сторонке бились не на жизнь, а на смерть, повадился Змей Горыныч трёхглавый поля да города жечь-разорять да баб с детишками живьём поедать. Поначалу надеялись горемычные: вот воротятся богатыри да и прогонят супостата прочь! Да не тут-то было! Витязей храбрых в битвах жестоких перебили, а которые воротились — калеками осталися, где уж им со Змеем лютым сражаться? Тогда цари Фёдор да Василий клич кликнули: ежели найдётся храбрец, который Змея Горыныча одолеет, мешок золотых получит. Да только не верят люди словам их медовым: небось, обманут, как всегда, уж этим-то не впервой!
— Что ж, коли защитить горемычных некому, — молвил Иван-царевич, — ворочусь-ка я в своё царство да и сражусь со Змеем Горынычем. Благодарствую, бабушка, за помощь да за гостеприимство!
— Постой-ка, Иван-царевич! — окликнула его Баба Яга. — Ужель не хочешь узнать, не обманут ли тебя братья твои?
— А пускай и обманут! — ответствовал Иван-царевич. — Не надобно мне их золота! Царство-то батюшки моего, и люди-то мне, чай, не чужие! А там уж либо одолею я супостата, либо быть мне убиту!
— Ну что ж, коли так, счастливо тебе!
Вскочил Иван-царевич на коня да и в царство своё направился. Смотрит по сторонам — кругом нищета да разруха. Довела война проклятая да и Змей Горыныч в придачу! Добрался он до града стольного, дворец братьев-царей показался ему — роскошнее прежнего. По всему видно, себя Фёдор с Василием не обделяют. Слез Иван-царевич с коня да постучал в ворота. Стража грозная узнала царевича изгнанного, хотела было взашей прогнать, да молвил он им:
— Доложите братьям-царям, что, дескать, пришёл Иван со Змеем Горынычем насмерть биться.
Услыхали Фёдор с Василием, что их братец явился, приветили его как гостя дорогого.
— Ох, Ваня, — молвил Фёдор. — Худо у нас дело! Богатырей-то нынче мало, некому Змея одолеть! Я бы и сам пошёл да с Горынычем-то сразился, да только коли меня, царя, змей убьёт, царство-государство наше
