Во-первых, этот Дмитрий Федорович был один только из трехсыновей Федора Павловича, который рос в убеждении, что он все же имеетнекоторое состояние и когда достигнет совершенных лет, то будет независим.Юность и молодость его протекли беспорядочно: в гимназии он не доучился, попалпотом в одну военную школу, потом очутился на Кавказе, выслужился, дрался надуэли, был разжалован, опять выслужился, много кутил и сравнительно прожилдовольно денег. Стал же получать их от Федора Павловича не раньшесовершеннолетия, а до тех пор наделал долгов. Федора Павловича, отца своего,узнал и увидал в первый раз уже после совершеннолетия, когда нарочно прибыл внаши места объясниться с ним насчет своего имущества. Кажется, родитель ему итогда не понравился; пробыл он у него недолго и уехал поскорей, успев лишьполучить от него некоторую сумму и войдя с ним в некоторую сделку насчетдальнейшего получения доходов с имения, которого (факт достопримечательный) нидоходности, ни стоимости он в тот раз от Федора Павловича так и не добился.Федор Павлович заметил тогда, с первого разу (и это надо запомнить), что Митяимеет о своем состоянии понятие преувеличенное и неверное. Федор Павлович былочень этим доволен, имея в виду свои особые расчеты. Он вывел лишь, что молодойчеловек легкомыслен, буен, со страстями, нетерпелив, кутила и которому толькочтобы что-нибудь временно перехватить, и он хоть на малое время, разумеется, нототчас успокоится. Вот это и начал эксплуатировать Федор Павлович, то естьотделываться малыми подачками, временными высылками, и в конце концов такслучилось, что когда, уже года четыре спустя, Митя, потеряв терпение, явился внаш городок в другой раз, чтобы совсем уж покончить дела с родителем, то вдругоказалось, к его величайшему изумлению, что у него уже ровно нет ничего, что исосчитать даже трудно, что он перебрал уже деньгами всю стоимость своегоимущества у Федора Павловича, может быть еще даже сам должен ему; что потаким-то и таким-то сделкам, в которые сам тогда-то и тогда пожелал вступить,он и права не имеет требовать ничего более, и проч., и проч. Молодой человекбыл поражен, заподозрил неправду, обман, почти вышел из себя и как бы потерялум. Вот это-то обстоятельство и привело к катастрофе, изложение которой исоставит предмет моего первого вступительного романа или, лучше сказать, еговнешнюю сторону. Но, пока перейду к этому роману, нужно еще рассказать и обостальных двух сыновьях Федора Павловича, братьях Мити, и объяснить, откудате-то взялись.
III
Второй брак и вторые дети
Федор Павлович, спровадив с рук четырехлетнего Митю, оченьскоро после того женился во второй раз. Второй брак этот продолжался летвосемь. Взял он эту вторую супругу свою, тоже очень молоденькую особу, СофьюИвановну, из другой губернии, в которую заехал по одному мелкоподрядному делу,с каким-то жидком в компании. Федор Павлович хотя и кутил, и пил, и дебоширил,но никогда не переставал заниматься помещением своего капитала и устраивалделишки свои всегда удачно, хотя, конечно, почти всегда подловато. СофьяИвановна была из «сироток», безродная с детства, дочь какого-то темногодьякона, взросшая в богатом доме своей благодетельницы, воспитательницы имучительницы, знатной генеральши-старухи, вдовы генерала Ворохова. Подробностейне знаю, но слышал лишь то, что будто воспитанницу, кроткую, незлобивую ибезответную, раз сняли с петли, которую она привесила на гвозде в чулане, – дотого тяжело было ей переносить своенравие и вечные попреки этой, по-видимому незлой, старухи, но бывшей лишь нестерпимейшею самодуркой от праздности. ФедорПавлович предложил свою руку, о нем справились и его прогнали, и вот тут-то онопять, как и в первом браке, предложил сиротке увоз. Очень, очень может быть,что и она даже не пошла бы за него ни за что, если б узнала о нем своевременнопобольше подробностей. Но дело было в другой губернии; да и что могла пониматьшестнадцатилетняя девочка, кроме того, что лучше в реку, чем оставаться ублагодетельницы. Так и променяла бедняжка благодетельницу на благодетеля. ФедорПавлович не взял в этот раз ни гроша, потому что генеральша рассердилась,ничего не дала и, сверх того, прокляла их обоих; но он и не рассчитывал на этотраз взять, а прельстился лишь замечательною красотой невинной девочки и,главное, ее невинным видом, поразившим его, сладострастника и доселе порочноголюбителя лишь грубой женской красоты. «Меня эти невинные глазки как бритвойтогда по душе полоснули», – говаривал он потом, гадко по-своему хихикая.Впрочем, у развратного человека и это могло быть лишь сладострастным влечением.Не взяв же никакого вознаграждения, Федор Павлович с супругой не церемонился и,пользуясь тем, что она, так сказать, пред ним «виновата» и что он ее почти «спетли снял», пользуясь, кроме того, ее феноменальным смирением ибезответностью, даже попрал ногами самые обыкновенные брачные приличия. В дом,тут же при жене, съезжались дурные женщины, и устраивались оргии. Какхарактерную черту сообщу, что слуга Григорий, мрачный, глупый и упрямыйрезонер, ненавидевший прежнюю барыню Аделаиду Ивановну, на этот раз взялсторону новой барыни, защищал и бранился за нее с Федором Павловичем почтинепозволительным для слуги образом, а однажды так даже разогнал оргию и всехнаехавших безобразниц силой. Впоследствии с несчастною, с самого детствазапуганною молодою женщиной произошло вроде какой-то нервной женской болезни,встречаемой чаще всего в простонародье у деревенских баб, именуемых за этуболезнь кликушами. От этой болезни, со страшными истерическими припадками,больная временами даже теряла рассудок. Родила она, однако же, Федору Павловичудвух сыновей, Ивана и Алексея, первого в первый год брака, а второго три годаспустя. Когда она померла, мальчик Алексей был по четвертому году, и хоть истранно это, но я знаю, что он мать запомнил потом на всю жизнь, – как сквозьсон, разумеется. По смерти ее с обоими мальчиками случилось почти точь-в-точьто же самое, что и с первым, Митей: они были совершенно забыты и заброшеныотцом и попали все к тому же Григорию и также к нему в избу. В избе их и нашластаруха самодурка генеральша, благодетельница и воспитательница их матери. Онаеще была в живых и все время, все восемь лет, не могла забыть обиды, ейнанесенной. О житье-бытье ее «Софьи» все восемь лет она имела из-под руки самыеточные сведения и, слыша, как она больна и какие безобразия ее окружают, разадва или три произнесла вслух своим приживалкам: «Так ей и надо, это ей Бог занеблагодарность послал».
Ровно три месяца по смерти Софьи Ивановны генеральша вдругявилась в наш город лично и прямо на квартиру Федора Павловича и всего-топробыла в городке с полчаса, но много сделала. Был тогда час вечерний. ФедорПавлович, которого она все восемь лет не видала, вышел к ней пьяненький.Повествуют, что она мигом, безо всяких объяснений, только что увидала его,задала ему две знатные и звонкие пощечины и три раза рванула его за вихорсверху вниз, затем, не прибавив ни слова, направилась прямо в избу к двуммальчикам. С первого взгляда заметив, что они не вымыты и в грязном белье, онатотчас же дала еще пощечину самому Григорию и объявила ему, что увозит обоихдетей к себе, затем вывела их в чем были, завернула в плед, посадила в карету иувезла в свой город. Григорий снес эту пощечину как преданный раб, не сгрубилни слова, и когда провожал старую барыню до кареты, то, поклонившись ей в пояс,внушительно произнес, что ей «за сирот Бог заплатит». «А все-таки ты балбес!» –крикнула ему генеральша, отъезжая. Федор Павлович, сообразив все дело, нашел,что оно дело хорошее, и в формальном согласии своем насчет воспитания детей угенеральши не отказал потом ни в одном пункте. О полученных же пощечинах самездил рассказывать по всему городу.
