смотреть на конфликт между свободой и психиатрией.
Историки, специалисты по этике и другие исследователи общества внимательно изучили нейтралитет перед лицом зла, особенно после концентрационных лагерей и ГУЛАГа12. По этому вопросу уместно вспомнить точку зрения Данте Алигьери (1265‒1321): в Аду, песнь третья, Данте вводит читателя во «Врата ада» — место, где пребывают души «приспособленцев»[4]. Он пишет:
И я с главою, ужасом стесненной:
«Чей это крик? — едва спросить посмел. —
Какой толпы, страданьем побежденной?»
И вождь [Виргилий] в ответ: «То горестный удел
Тех жалких душ, что прожили, не зная
Ни славы, ни позора смертных дел.
И с ними ангелов дурная стая,
Что, не восстав, была и не верна
Всевышнему, средину соблюдая.
Их свергло небо, не терпя пятна;
И пропасть ада их не принимает,
Иначе возгордилась бы вина.
…
их память на земле невоскресима;
От них и суд, и милость отошли.
Они не стоят слов: взгляни — и мимо!»13
* * *
Чтобы избежать недопонимания или обвинения там, где такого намерения нет, скажу, что, используя множественное число «экономисты» и «психиатры», не добавляя при этом каждый раз «многие» или «некоторые», я имею в виду представителей этих дисциплин, чьи действия находятся в рамках основного направления. Я понимаю, что все без исключения экономисты и психиатры вовсе не придерживаются одних и тех же взглядов и не делают одно и то же. А когда я пишу «экономисты», ссылаясь на математических экономистов в противоположность приверженцам австрийской школы экономики, я полагаю, что контекст делает смысл высказывания очевидным14.
Остается обсудить использование термина «наука». Словарь Уэбстера определяет науку как «обладание знаниями в отличие от невежества или непонимания; отрасль или раздел систематизированного знания, представляющего собой или могущего представить собой особый предмет изучения».
Термин «ученый» (scientist) — недавнее изобретение. Людей, которых мы считаем великими учеными XIX в. — например, Майкл Фарадей (1791‒1867) и Чарльз Дарвин (1809‒1882), при жизни учеными не называли. Их называли, и сами они называли себя натуралистами, натурфилософами или «людьми науки». В 1833 г. по просьбе поэта Сэмуэля Тэйлора Колриджа (1772‒1834) кембриджский философ Уильям Уэвелл, признаваемый отцом современной философии науки (1794‒1866), изобрел английский термин scientist15.
Мы делаем различие между естественными науками, например астрономией, химией и физикой, и общественными науками — например экономикой, психологией и социологией. Многие современные ученые и исследователи науки наделяют статусом науки только исследования физических объектов, а социальные науки рассматривают лишь как области исследований, а не настоящие науки. Майкл Полани мудро предупреждал: «Понимание некоторых основных невозможностей сформировало определенные фундаментальные принципы физики и химии: сходным образом, признание невозможности понять живые существа в терминах физики и химии не только не положит границы нашему пониманию жизни, но и поведет [познание] в правильном направлении»16. Я согласен с этой точкой зрения.
Термин «наука» неизбежно влечет за собой тяжелую смысловую окраску: охарактеризовать деятельность как «научную» или назвать ее «наукой» значит описать ее как нечто хорошее, рациональное, правдивое и ценное. Воздержаться от такой характеристики или назвать ее «антинаучной» значит приписать ей противоположные свойства. Такое воздействие может быть или не быть непредумышленным. Я не использую термины «научный» и «ненаучный», чтобы выразить одобрение или неодобрение.
Наконец, осторожное замечание о проблеме повседневного использования психиатрических терминов. Чтобы общаться эффективно, мы должны использовать обычные слова. В то же время мы обязаны помнить, что обычные слова могут быть насыщены ошибками, обманами и самообманами, свойственными повседневной жизни. Простая иллюстрация будет уместна.
Мы не называем штраф за превышение скорости «оказанием полицейских услуг», проверку бухгалтерии налоговой инспекцией — «оказанием налоговых услуг», а привлечение по уголовному делу в статусе обвиняемого — «оказанием судебных услуг». Однако мы называем недобровольное назначение психиатрического диагноза, сопровождаемое недобровольным помещением в психиатрический стационар, — «оказанием психиатрических услуг».
Приверженность либертарианским принципам обязывает быть противником психиатрического рабства.
Введение: свобода от психиатрии
Психиатрию понимают, как правило, в качестве целительного искусства, своего рода разновидности услуг по охране здоровья. Иногда это так. Однако главным образом психиатрия представляет собой разновидность социального контроля, медико-правовую систему принуждения, не ограниченную верховенством права.
Британский психиатр Джон Крэммер утверждает: «Потребность ограничивать антиобщественного индивида побуждает правительства действовать в отношении этих [психических] расстройств как административно, так и правоприменительно»17. Это неверно. Правительства не «действуют в отношении расстройств», они лишают свободы людей, которых психиатры признают подлежащими такому лишению свободы. Риторика Крэммера характерна для современного психиатра как лояльного агента государства. Прежде всего, он отрицает повсеместность психиатрического принуждения: «На протяжении уже пятидесяти лет не является правдой то, что пациентов закрывают в стационаре главным образом против их воли». Затем он признает реальность этого, дистанцирует от нее современную психиатрию, объявляя эту практику ушедшей в прошлое, и пытается избавить психиатров от ответственности за нее тем, что они «всего лишь исполняли приказы»: «До недавнего времени врачи не имели власти высказываться о том, что там [в психиатрических стационарах] творится, — они были слугами городских или окружных властей»18. Что ж, сегодня они полностью творения государства и слуги государства.
Не бывает политики без политических действий. Не бывает хирургии без хирургических действий. Точно так же не бывает и психиатрии без психиатрических действий. Хрестоматийные действия психиатрии — недобровольная госпитализация и защита по безумию. Каждое из этих действий — эвфемизм лишения людей личной свободы. Недобровольная госпитализация — пример профилактического взятия под стражу — непосредственно лишает свободы невиновного на том основании, что он «психически болен и опасен для себя и окружающих». Защита по безумию — пример перевода ответчика из системы уголовного правосудия в систему охраны психического здоровья — непрямо лишает свободы обвиняемого в нарушении закона на том основании, что у него не имеется «уголовной ответственности». Приписывание ответчику умственной неспособности предстать перед судом — разновидность данной тактики. Оба эти вмешательства лишают человека возможности отстаивать свое право на справедливый суд, доказывать свою невиновность или получить ограниченный тюремный срок вместо неограниченного срока в сумасшедшем доме19.
Британский историк лорд Маколей (Томас Бабингтон, 1800‒1859) писал о несправедливости превентивного лишения свободы: «Наказывать человека потому, что мы заключили из сути какой-то доктрины, которой он придерживается, или из поведения других людей, которые придерживаются той же самой доктрины, что он совершит в будущем преступление, — это, по сути, травля, в любом случае глупая и злая»
