Я услышала как лязгнул ключ в замке и затем увидела его.
Уставший взгляд глубокопосаженных глаз выдавал в нем образованного человека, но обхват его рук был огромен как у крестьянина, всю жизнь проработавшего в поле. Он, вероятно, мог бы вырвать эту решетку из стены, не открывая замок. Но ему не позволяли его манеры.
— Меня зовут Николас. А ты, стало быть, Марина.
Это был не вопрос, он знал мое имя.
— Адонсиа, рассказала мне, как провела сегодня день с девушкой из мира богов. — Он сурово смотрел на меня, будто раздумывая над тем, как меня наказать.
— Она не так меня поняла.
— Она не откроет эту дверь.
— И я не стану просить ее это делать, чтобы не подвергать ее жизнь опасности.
— Ей здесь ничего не угрожает, но вот тебе… — Он замолчал и внимательно оглядел мои руки и ноги со следами от зубов.
— Вы поставляете детей в лабораторию? Уж лучше бы вы их ели…
— Что ты знаешь о лаборатории?
— Только то, что они производят вирус, вызывающий страшные муки у вампиров. Мой друг подхватил его.
— И у него забилось сердце?
— Да, откуда ты знаешь?
— То же самое сегодня произошло со всеми, кто вернулся в Сантьяго из Сабетты. — Он сделал театральную паузу. — И все они пили твою кровь.
— Я не могу быть переносчиком вируса. — Или могу? Жан тоже пил мою кровь. Мне на миг стало не по себе.
— Мне придется подтвердить твои слова. Прошу прощения за это. — Он схватил меня за руку и укусил за заживающее запястье.
— Ай!
Сделав лишь несколько глотков, он отстранился.
— Я принесу тебе мазь от шрамов и чистую одежду. — Сказал Николас и закрыл за собой дверь.
От злости на свою беспомощность, я схватилась за решетку, и раскачиваясь на прутьях, крикнула в темноту, не видя его:
— Cacator! Filius tu canis! — обозвав его засранцем и собачьим сыном, я лишь почувствовала еще большую слабость и вновь опустилась на колени.
Ответом мне был приглушенный смех откуда-то слева и лязг закрывшейся за ним калитки.
Лунный свет проникал сквозь решетку, и я не смогла бы крепко заснуть с таким фонарем в глаза. Меня клонило в дрему, или я проваливалась в странные короткие сны, в которых, наконец, вырываюсь из камеры и бегу по вымышленной дорожке через воображаемую калитку, но, открыв ее, вновь нахожу себя лежащей на полу за решеткой. Звон решетки вырвал меня из кошмара, но я не смогла встать. Или мне уже было все равно, что они пришли со мной делать.
Николас поставил на пол ведро воды от которого веяло теплом, и положил рядом какие-то тряпки.
Я попыталась повернуть к нему голову, но движение превратилось в тряску, меня била дрожь, словно в припадке.
— Тише-тише, — он приподнял меня и дал мне воды. — Надо было лучше есть сегодня, у тебя сильная анемия.
— Ваша еда на вкус как дерьмо.
— Значит завтра ты можешь поесть из маленького ведра, раз нет никакой разницы.
— Я сделаю это, чтобы насладиться тем, как вы пьете мое дерьмо из моей же вены.
— Ох, туше. Я пришел с миром. И тебе нужно съесть это яблоко, а потом я позволю тебе ненадолго выйти из камеры и помыться.
Его слова заставили меня собраться с силами, и перекатом на бок сесть.
Я быстро прикончила яблоко, почти не жевав и встала, держась за решетку.
— На траву. — Скомандовал он.
Указав мне на участок сада внутри маленького двора, где по одну сторону располагались три идентичные камеры, а с других сторон были окна внутренних помещений и маленькие кованые ворота, он помог мне выйти, держась за решетку. На пяточке травы росло красивое раскидистое дерево, которого не было видно из моей камеры. Николас поставил рядом ведро и на низкую ветку кинул тряпье.
— Разденься.
— Ты собираешься смотреть?
— Как еще я должен следить за тем, чтобы ты не сбежала и не развела вшей?
Он сам разделся по пояс и закатал легкие льняные штаны, чтобы босыми ногами встать на траву, держа ведро теплой воды у меня над головой.
— Долго ты будешь заставлять меня ждать?
Я стянула платье и осталась стоять в белье. Но вода так и не полилась. Николас, вздернув брови, наклонил голову.
— Серьезно?! — у меня уже кончились нервные клетки.
Я стянула бюстгалтер и трусы. И наконец ощутила живительный поток теплой воды на грязных волосах.
Подав мне кусок приятно пахнущего мыла, он облокотился на дерево, бесцеремонно разглядывая мои порезы, пока я отдирала с волос запекшуюся кровь.
— Вот этому укусу уже несколько дней. — Он показал на след на бедре, куда кусал меня Жан. — Синяк словно подпись, автограф. Вампир даже не удосужился предложить тебе мазь от шрамов или ментоловый бальзам. Он хотел, чтобы другие вампиры видели его укус и читали: "Это мое!" Где же твой хозяин? Боги которые клеймят своих жертв, пожалуй, будут не менее жестокими, чем наши.
— Я тебе не собака, чтобы у меня был хозяин. Ты ничего не знаешь о нем, так что не говори о нем плохо, сраный убийца детей.
Ухмылка пропала с его лица, и он окатил меня водой.
Подав мне полотенце, с задумчивым видом Николас спросил:
— Ты правда из комитета?
— Да. И меня будут искать. — Надеюсь, он в это поверит.
— Это вряд ли. Для мировых держав и комитета не существует стран третьего мира. Для них эта земля никогда не была открыта. Это terra incognita с ее никому не нужными людьми и их проблемами.
— Ничего подобного! Мы создаем закон, который поможет всем получить равные права.
— У нас уже есть права. Комитет создан только потому, что они вас не устраивают.
— Эй! Я защищаю ваши интересы. Вы что не хотите иметь паспорт, свой дом и свободно передвигаться по миру?
— Это вегда был мой дом, и только люди в комитете считают иначе. Да и зачем мне паспорт, если я и так могу спокойно передвигаться, только люди с оружием по приказу комитета мне и мешают.
— Это вынужденная мера. Временная. Пока не будет общего законодательства и судебно-испольнительной практики.
— Меня устраивают наши законы.
— Поэтому ты их нарушаешь? Я принадлежу другому вампиру!
— А я его что-то тут не вижу. Чтобы пятое правило действовало, у тебя должна быть татуировка, хоть что-то от хозяина.
— Сам же говорил, клеймо.
Николас задумчиво усмехнулся, но добавил:
— Он может быть мертв.
— О! Лучше заткнись! — не найдя больше цензурных слов для собеседника, я с остервенением сушила голову полотенцем, чтобы скорее завернуться в него.
