Аркадий АРКАНОВ
ИЗ ОТТЕПЕЛИ
И они заплакали…
Впервые — «Литературная газета»
(далее — Лит. газ.), № 21, 1968 г.
В зоопарке перед клеткой с обезьянами стояло человек восемь… А может быть, шестнадцать или тридцать два… Не исключено, впрочем, что и шестьдесят четыре.
Они скатывали хлебные шарики из батона за тринадцать копеек и бросали в клетку. Всем казалось, что они кормят обезьян.
— Вот так и в жизни, — задумчиво сказал третий или шестьдесят второй, смотря с какого конца считать. — Вот так и в жизни: пока один чешется, другой уже все съел…
Всем вдруг стало грустно. Все перестали катать хлебные шарики, отошли чуть поодаль и сели на скамеечки. Каждый думал о своем. Каждого разбередило это неосторожно высказанное наблюдение…
— Да-а, — тихо промолвил кто-то из третьего десятка, — вчера прослушал лекцию о Мейерхольде… Вы знаете, такое ощущение, как будто меня обокрали… Это чувство формы, этот конструктивизм, это обостренное мировосприятие… Все то, что я хотел осуществить в своей постановке… Но теперь, когда все было… Просто не знаю, как жить дальше…
И он заплакал.
— Я тоже на грани самоубийства, — сказал одиннадцатый. — Неделю назад посмотрел я в кино «Александр Невский»… Эйзенштейн буквально вынул идею у меня изо рта. Всю жизнь я мечтаю создать фильм именно об Александре Невском. В таком же ключе, с теми же актерами… У меня даже композитором должен был стать Сергей Прокофьев. И вот. пожалуйста: одно посещение кино развеяло все надежды.
И он заплакал.
— А мне каково? — вмешался пятьдесят второй. — Сынишка приходит из школы. Я лезу к нему в портфель проверить дневник и случайно в учебнике физики натыкаюсь на закон всемирного тяготения… Ну не обидно? Я, можно сказать, всю жизнь считаю, что существует закон всемирного тяготения… У меня есть свой сад. Сколько раз я сидел под яблоней. Сколько раз мне на голову падали яблоки! И вдруг — не было печали — Ньютон!..
И он заплакал.
— Я, между прочим, неоднократно погружал свое тело в жидкость, — сказал седьмой, — и каждый раз на него действовала сила, равная весу жидкости, вытесненной телом. А во мне как-никак семьдесят восемь килограммов…
И он заплакал.
— А я знаю, почему так происходит, — убежденно заявил двадцать шестой. — Книг мы не читаем. Не в курсе. А я лично всем хорошим во мне обязан книгам.
— Я и сам раньше думал, что всем хорошим во мне я обязан книгам, — с грустью сказал семнадцатый, — а оказалось, что эти слова принадлежат Горькому.
— Неужели? — растерянно заморгал глазами двадцать шестой. Да, как это ни печально…
И оба заплакали.
— А я вот семь лет хочу с женой в кино сходить, — посетовал тринадцатый. — Сегодня еду с работы, как всегда в троллейбусе, смотрю — а с ней мой приятель в кино идет… Хотел с его женой в кино сходить, а она с моим братом в театр ушла… Ну, а я в зоопарк и подался…
И он заплакал.
На них из клетки молча, думая о чем-то своем, смотрела взрослая обезьяна. Люди навели ее на дерзкую мысль о том, что при определенных природных и исторических условиях она может стать человеком. Но тут же она вспомнила про учение Дарвина. Ее открытие потеряло всякий смысл. Ей расхотелось превращаться в человека.
И она заплакала.
Я вернулся из зоопарка, сел за письменный стол и написал: «Что делать?» Через мгновение я дважды зарыдал.
Подбородок набекрень
Первая публикация — в книге «Подбородок набекрень»
(М., изд-во «Советская Россия», 1975).
Сидел я как-то дома и думал, чего бы такое придумать. И решил: самое правильное — это прославиться. Как угодно. Но как?.. Футболистом стать? Поздно. Достоевский из меня не получится — я в карты играть не умею. В народ пойти? Погода плохая. По физиономии кому-нибудь съездить? Не поймут. Открыть что-нибудь интересное? Закроют. Бульдозер украсть? Не заметят…
И решил начать с малого. На следующее утро вышел я на улицу босой. Как Лев Толстой. Только без бороды.
Температуры на улице никакой. Ни той ни другой — ноль. Должны же обратить внимание на человека, который по нулю босой идет. Птавное, все остальное на месте — брюки, пиджак, галстук, пальто, шляпа…
Иду. Шлепаю. Ноль температуры, ноль внимания. Насвистывать начал. Напевать…
Подходит ко мне человек:
— Скажите, пожалуйста, как пройти к Уголку Дурова?
— Вон туда, — отвечаю и протягиваю босую ногу в направлении Уголка Дурова.
— Спасибо большое, — говорит он и идет в указанном направлении.
«Э-э, — думаю, — надо обращать на себя внимание поактивнее».
Закурил я, к дереву прислонился и с независимым видом босой ногой по луже топаю. Прохожих обрызгиваю… Ничего.
Вдруг женский голос за спиной:
— Где это вы такие купили?
— Что купил?
— Боты.
— Это не боты, а ноги.
— Оригинальные… Чьи?
— Мои.
— Я понимаю. Я спрашиваю — чьи? Польские, французские?
— Отечественные! — говорю.
— Ведь вот могут, когда захотят!.. И сколько такие стоят?
— Гражданка! — говорю я с раздражением. — Это настоящие мои ноги! Сорок
