тому, чтобы писать хорошо, — говорил он. — Я хотел писать так, чтобы меня услышали». Не ради развлечения голландцев написан «Макс Хавелаар», хочет сказать автор, а чтобы заразить равнодушного читателя, привыкшего к идиллическим стихам и холодной стилизованной прозе, острым чувством боли: яванцев угнетают! яванцев грабят! яванцев убивают!
Вся композиция «Макса Хавелаара» подчинена этой центральной мысли. И больше всего боялся Мультатули, что его книгу в Голландии не прочтут или же читатель «проглотит ее, как пирожное». И писатель мучительно ищет емкую композицию, чтобы, не поступаясь содержанием, обойти читателя, сперва ценой видимых уступок войти - к нему в доверие, а потом уже овладеть его душой, его волей.
В письме, относящемся ко времени создания романа, Мультатули признается: «Я хочу преподнести публике нечто очень острое, но поневоле придется все облечь в лакомую аппетитную оболочку... Обнародуй я открыто свои жалобы на способы нидерландского управления в Индонезии, очевидно никто не стал бы меня читать. Именно потому я долго оставляю читателя в заблуждении, якобы это наполовину развлекательная и только наполовину серьезная история. И лишь когда читатель уже попался в мой капкан, я раскрываю наконец свою самую важную идею».
Даже упоминание в названии романа «Кофейных аукционов нидерландского торгового общества» сделано не без лукавого расчета привлечь внимание дрогстоппелей, биржевых дельцов, маклеров, перекупщиков. «Я хочу, чтобы меня читали государственные деятели, обязанные внимать знамениям времени; писатели и критики, которые должны же, наконец, заглянуть в книгу, о которой говорят столько дурного; купцы, интересующиеся кофейными аукционами; горничные, которые могут получить меня за несколько центов в библиотеке; генерал-губернаторы в отставке и министры в должности; лакеи этих превосходительств — проповедники, которые, по заветам предков, будут говорить, что я посягаю на всемогущего бога, тогда как я восстаю против бога, которого они создали по своему образу и подобию; тысячи и десятки тысяч экземпляров из породы дрогстоппелей, которые, продолжая вести свои делишки в прежнем духе, будут громче всех кричать: «Какая прекрасная книга!»; члены парламента, которые должны знать, что делается там, в. огромной стране за морем, принадлежащей Нидерландскому королевству...»
Мультатули ввел в голландскую литературу новую, антиколониальную тему, разработанную на материале жизни индонезийских колоний.
Центральная тема в таком сложном многоплановом романе, как «Макс Хавелаар», требовала новаторского решения задач поэтики и композиции.
Готовой формы в распоряжении писателя не было. Он на свой риск высматривал, подслушивал ее изнутри своей темы, отлично зная, чего и зачем ищет. «Я не требую снисхождения к форме моей книги. Эта форма казалась мне подходящей для достижения цели», — полемически отвечал он на упреки в антипоэтичности романа.
Не случайно в композиции «Макса Хавелаара» большое место занимают записки, дневники, документы, письма, различный справочный материал. Все это понадобилось писателю, чтобы создать у самого неблагожелательного читателя доверие к «Максу Хавелаару» — книге, в которой все — от первой и до последней страницы — выстрадано и пережито автором.
Великолепна тональность, в которой ведет свой рассказ от первого лица кофейный маклер Дрогстоппель, «жалкое порождение грязной алчности и богомерзкого ханжества». В образе Дрогстоппеля, с его умственной нищетой и сытым бюргерским благополучием, с его бездушным моральным кодексом преуспевающего биржевика, воплощены вожделения голландских капиталистов, оседлавших острова Индонезии, напыщенная кичливость «великодержавным» прошлым, когда Голландия была ведущей колониальной державой, ограниченность и жадность поработителей, для которых, по словам Ленина, «пусть весь свет горит, наша хата с краю, «мы» довольны нашей старой добычей и ее богатейшим «остаточном», Индией, больше «нам» ни до чего дела нет!»[1]1
Дневник Дрогстоппеля, весь его языковый материал приведен в соответствии с социальным и национальным обликом голландского буржуа, притворяющегося свободомыслящим. Типичная для всех мещан мира и вместе с тем индивидуально окрашенная лексика Дрогстоппеля уже сама по себе, без всякого авторского комментария, есть сатирическое саморазоблачение «пошлости пошлого человека», обитателей «кофейной Голландии», гложущих, по выражению Мультатули, «инсулинские (то есть индонезийские) кости». Дрогстоппель ханжески повторяет, что «правда для него превыше всего»« Какова же его правда? «Кто беден, должен прямо сказать, что он беден... — сердито рассуждает Дрогстоппель. — Если бедняк не просит милостыни и никому не в тягость, я ничего не имею против того, что он беден. Но я не терплю кривлянья».
Дрогстоппелевская маска филистерской. «добропорядочности» сменяется у его близкого родственника по духу, пастора Вавелаара (кстати сказать, по-голландски вавелаар — болтун), маской благочестивого ханжества. «Нидерландские корабли пересекают великие воды и несут культуру, религию, христианство заблудшим яванцам« Нет, наша счастливая Голландия не для себя только желает блаженства; мы поделимся с несчастными созданиями далеких берегов, окованными цепями неверия, суеверия и безнравственности...»
Биржевой маклер Дрогстоппель вторит душеспасительной, проповеди Вавелаара: «Работать, работать — вот мой лозунг. Работа через яванцев —вот мой принцип... Разве мы вправе отказать яванцу в работе, когда его душа нуждается в ней, чтобы не гореть впоследствии? Было бы эгоизмом, позорным эгоизмом, если бы мы не использовали все средства для того, чтобы спасти этих бедных заблудших людей...»
Образ Дрогстоппеля, написанный темными красками, оттеняет, усиливает образ Хавелаара. Если весь речевой строй дрогстоппелей и вавелааров заостренно пародирован, то дневник Макса Хавелаара, составляющий значительную часть романа и выдержанный в несколько даже суховатой манере, — это деловой рассказ голландского чиновника о своей долголетней, насыщенной мучительными переживаниями службе на островах Индонезийского архипелага. Этот рассказ то и дело перебивается лирическими и публицистическими отступлениями, философскими раздумьями, множеством вставок-экскурсов в область истории Индонезии, описаниями народнохозяйственного и бытового своеобразия этой древней страны, объяснениями сложных отношений между колониальной администрацией и туземцами. Не случайно романом Мультатули, его документальной правдой об европейской системе управления колониями интересовался Ленин, когда готовил к печати книгу «Империализм, как высшая стадия капитализма».
В облике Макса Хавелаара предстает сам Мультатули, как бы передоверивший ему на время свои мысли и чувства, но в авторском «я» — нельзя этого не видеть — спорят между собой два голоса, два аспекта духовной личности Мультатули. Так они и останутся непримиренными на всем протяжении романа.
Мы долго слышим удивительно сердечный голос человека, наделенного даром сострадания к людским несчастьям, человека, у которого «даже муха, попавшая в паутину, вызывала желание спасти ее». Это голос страдающего голландского чиновника, который искренне хотел бы избавить туземцев от мук колониального режима, но преимущественно мирными средствами, не прибегая к нарушениям так называемой законности и не разжигая весьма опасный для Голландии пожар социального недовольства. Однако
