В другой раз дал свидетельские показания не в пользу голландского генерала и жестоко поплатился за «нравственную независимость»: его облыжно обвинили в растрате казенных денег и подвергли аресту. «Неудобного» чиновника неоднократно смещали с понижением в должности, посылали в необжитые районы архипелага. Вместе с тем голландская администрация использовала Деккера там, где особенно накалялась обстановка. Туда, где крестьяне, доведенные до отчаяния пресловутой «системой культур», хватались за нож, туда, где возмущение доходило до такой степени накала, что заставляло дрожать плантаторов, они спешно посылали Деккера. Безоружный, он отправлялся к восставшим, полагаясь лишь на доверие к нему индонезийцев и свою способность убеждать людей.
Со своим назначением ассистент-резидентом Лебака, одного из самых неспокойных округов на северо-западе Явы, Деккер связывал горячие надежды и самые широкие планы деятельности, которые давно вынашивал. Наконец-то он сможет, казалось ему, насаждать справедливость и защищать малых и слабых от тех, кто «стал богат нищетой других». Но один за другим его благородные замыслы разбивались. Ошибка его была в том, что он всерьез принял слова ханжеской присяги о покровительстве «младшему брату-яванцу». Деккер попытался своей властью «освободить Лебакский округ от червей, которые издавна подтачивали его благосостояние». Против Деккера выступил сплоченный блок правительственных чиновников и яванских феодалов. Разыгралась борьба, длившаяся три месяца. Голландский генерал-губернатор предпочел избавиться от своего «слишком ретиво» выполняющего присягу чиновника, и ассистент-резидент Деккер был уволен из колониальной администрации за «вольномыслие и неосмотрительные действия».
Только тогда у Деккера окончательно раскрылись глаза, и он понял, что колониальная система несовместима с гуманностью.
Среди писем Мультатули, изданных в восьмидесятых годах его женой, находим очень важное признание, непосредственно связанное с лебакским периодом его. жизни. «В «Максе Хавелааре» я дал лишь неполный и смягченный набросок того, что действительно происходило в Лебаке. Одной искры было достаточно, чтобы вспыхнул пожар восстания».
Но нараставшее в Лебаке восстание так и не вспыхнуло. Послушаем позднейшие высказывания Эдуарда Деккера о том периоде: «О, если бы я, вместо терпения и уговоров, вступил тогда на путь применения силы! Достаточно было одного моего слова, и восстание, конечно бы, заварилось. Целую ночь я обдумывал и взвешивал. И решил: прекратить сопротивление. Я намерен был помочь им иными путями. Да, я пожалел этих бедняг, которые пошли бы за мной, чтобы потом расплатиться собственной кровью за какие-нибудь два дня торжества. И все-таки я жалею, что от« ступил тогда, что у меня не хватило решимости. Я был слишком мягок, и это мне наука на будущее, в случае если представится возможность повернуть Голландию иными средствами, не только через мои писания».
Эти высказывания автора «Макса Хавелаара» отражают противоречивую позицию самого Деккера в период его службы в Лебаке.
Не сразу разделался Деккер и с иллюзиями насчет «гуманного» правительства, которое должно было устранить «крайности» колониального режима в Индонезии.
Провидя «опасность индонезийской Жакерии», он пытается предостеречь голландское правительство от тех кровавых событий, которые могут развернуться на Яве, призывает извлечь уроки из восстания сипаев 1857 года. «... Сколько миллионов денег и сколько человеческих жизней сберегла бы Англия, — говорит Деккер, — если бы нации вовремя открыли глаза на истинное положение вещей в Британской Индии».
Через три года после служебной катастрофы в Лебаке, убедившись в безнадежности своих обращений к правительству, он пытается помочь яванцам уже на путях литературной борьбы и в несколько месяцев, в нетопленой мансарде, на шатком бочонке вместо письменного стола, создает «Макса Хавелаара».
Если не считать пьесы «Дальняя невеста» и ранних стихов, не поднимавшихся выше среднего уровня любительской поэзии, Деккер до того, собственно, ничего значительного не написал. Понадобилось серьезное жизненное потрясение, чтобы дремавшее в колониальном чиновнике литературное дарование развернулось с незаурядной силой и цельностью, чтобы родился Мультатули — писатель-сатирик, голос которого время донесло и до нас.
Пожалуй, трудно назвать другую книгу в мировой художественной литературе, где бы с такой силой возмущения и вместе с тем так обстоятельно, с такой точностью и достоверностью разоблачалось варварство колониальной эксплуатации.
В прославленной «Хижине дяди Тома» — Мультатули считал этот роман «бессмертным по тенденции памфлетом» — действенность протеста смягчена сентиментально-филантропической жалостью. Памфлетность «Макса Хавелаара» насыщена резкой публицистичностью, нескрываемой ненавистью к дрогстоппелям, рядящимся в одежды филистерской добропорядочности и цинично декларирующим, что «бедняки для общества необходимы».
Что же такое «Макс Хавелаар»?
Сатирический роман о кофейных маклерах и плантаторах, ненавистных автору дрогстоппелях и слоттерингах? Пропетая на нежнейшем малайском языке поэма о расстрелянной любви Саиджи и Адинды? Остро политический памфлет против «пиратской страны, лежащей между Фрисландией и Шельдой»? Или книга документальных очерков о судьбах индонезийского народа, живущего под пятой голландского империализма? На редкость правдивая, хотя и зашифрованная, автобиография колониального чиновника? Или полное наступательного огня воззвание защитника яванцев, «жертв организованного пиратства», обращенное к совести человечества?
Назвать «Макса Хавелаара» романом можно лишь с оговорками. Книга написана вне определенного жанра. Это столько же автобиография и мемуары, сколько лирическая повесть и обличительное воззвание. Весь материал «Макса Хавелаара» — документальный и эмоциональный — был рассчитан на современника; это материал жгуче злободневный.
Несмотря на слабую сюжетность «Макса Хавелаара», эта книга захватывает читателя. В ней нет холодного объективизма. Мультатули не мог и не желал писать, как наблюдатель. Роман пропитан ненавистью к дрогстоппелям — людям наживы, меднолобым лавочникам. Мультатули по-настоящему презирает вавелааров с их ханжеской проповедью благочестия.
Сам Мультатули нигде не называет своей книги романом. Больше того: когда в критике его хвалили за стиль, он саркастически отвечал: «Это все равно как если бы утопающему на исходе сил, вместо того чтобы помочь, кто-нибудь бросил бы комплимент, что утопающий хорошо плавает».
С редким упорством Мультатули не хотел признать, что написал роман, и искренне доказывал, что это генерал-губернатор ван Твист намеренно пустил слух, будто «Макс Хавелаар» всего лишь литературное произведение. Нет, книга его не' беллетристика. Это сама правда фактов, и эта правда будет вопить о себе, пока Голландия не услышит и не потрясется ею. Взбудоражить совесть преуспевающих голландцев, заставить их задуматься, неужели такова действительность в Нидерландской Индии? —вот для чего писался «Макс Хавелаар». Пусть потребуют документы, пусть убедятся, не преувеличивает ли он, нет ли передержек в его свидетельских показаниях. Отсюда прямота обращения к читателю и ссылки на документы, на подлинные факты и события.
Мультатули хорошо знал психологию и вкусы читателя. «Я не стремился к
