заполнила тело кого-то, кто умер. Надеюсь, не мужчины. Это было бы… отвратительно.
— Можете рассказать, что это было за пророчество? Вы были избранными?
— Нет, там всё иначе устроено. В общем, когда там ожидается что-то катастрофически нежелательное, идут к прорицателям и спрашивают у них, что надо делать, чтобы избежать беды. Они дают алгоритм решения в форме загадки, и чем катастрофичнее беда, тем заковыристее загадка. Чтобы всё удалось, сначала надо загадку разгадать, этим занимаются толкователи. Если они правильно поймут, что делать, и всё это удастся, то проблема решается. Если сделать всё, как надо, не получится, или с разгадкой напутают — пророчество провалится, и с бедой придётся бороться более традиционными методами. Обычно это результата не даёт, а когда и даёт, то ценой многих жизней. Ну и если кто-то заинтересован в том, чтоб беда случилась, то делает всё, чтоб пророчество не исполнилось. Им часто удаётся. А самый верный способ помешать пророчеству — перебить его действующих лиц. Поэтому предсказанное держат в тайне, пока не исполнят его, или не завалят. И нет, не были мы никакими избранными. Там надо было монстра страшного и слугу Божьего из земли отрекшихся. Земля отрекшихся — это ваш мир. Наши предки веке этак в пятнадцатом сконцентрировали ненависть ко всему волшебному, и раскололи мир на две части… а, это не важно. В общем, отреклись от всего, что чуждо обычному человеческому… как его… быдлу! Да, быдлу. Вот нас девятерых и выдернули отсюда так, чтоб в случае чего можно было выкинуть обратно трупы, и это не вызвало бы вопросов. Мы были мясом.
— А не всё ли "им" было равно, будут ли вопросы?
— Боятся новой волны инквизиции. Они иногда лезут в этот мир по разным причинам, ну и лишнее внимание им не нужно.
— И по каким же причинам?
— В основном искусство. Вам доводилось слушать "Blind Guardian" или Кипелова в лютне, да под заклинанием "Серебряная свирель"? Или хотя бы просто в лютне? У вас же магии нет…
Леру всё это начало утомлять. Её интересовала история, произошедшая в реальном мире, а не в мире фантазий. Разговор уходил совсем не в ту сторону, которая была ей нужна. Она подняла руку.
— Валерия, у вас есть вопрос? — взгляд пациента встретился с её взглядом, и ощущение жути пронзило её, как будто она целиком проглотила кусок льда. Ей понадобилось волевое усилие, чтобы выдержать этот взгляд, полный звериной дикости, и стального контроля над ней.
— Откуда вы знаете моё имя… в смысле нет, расскажите, пожалуйста, о вашей жизни до этого… происшествия. Вы были осуждены?
— Я отвечу на оба вопроса, — это был тон кошки, играющей с мышью, — На вашей тетради написано ваше имя. Вы, должно быть, очень прилежная студентка, раз подписываете её. Насколько я помню, обычно это практикуют в школе. Уважаю. Но к вашему главному вопросу. Я был мультипликатором, и скверным человеком. Я устроил дома побоище, побил жену. И матери досталось. Они подали в суд, хотели посадить меня. Может, я это заслуживал, но судья решил, что с меня хватит условного срока. Я исполнял всё, что было предписано. И винил себя за то, что сделал. Я хотел искупить вину. Это было… отвратительно. Я был отвратителен. Мне хотелось умереть, но не хватало воли сделать это с собой. Я был слишком ничтожен даже для того, чтобы пойти на верную смерть в мире Чудес. Но там мне представилась возможность искупления. Возможность пожертвовать собой ради друзей, и я переборол свой страх, отдавшись смерти. Но, уже будучи на полпути к гибели, я понял, что самобичевание не поможет ни мне, ни моим друзьям. И тогда моя сила высвободилась, и я разорвал наших врагов, — дикая жажда крови наполнила его взгляд, — Я смял их. Всех тех, кто хотел причинить зло моим друзьям. Я опрокинул их. Они пали передо мной — и я раздавил их. Выжег. Изничтожил. Только одному удалось уйти. Мерзкому некроманту. Я расчленил его хрупкую плоть, но его дух находился в филактерии, местоположения которого я не знал. И этот уродец восстановил своё тело… простите. Я, кажется, вас напугал. Досадно.
Это было правдой. С каждым словом о гибели его врагов, взгляд Александра наполнялся диким, маниакальным, чудовищным, кровожадным чувством упоения убийством. Лере очень хотелось как-то прервать его, увести разговор в другую сторону, но она оцепенела, как будто кусок льда внутри оказался сильнее её тепла и заморозил её. Нечто подобное, судя по всему, было и с другими студентами, и с Владимиром Захаровичем. Оцепенение ушло только тогда, когда дикий взгляд потух, сменившись мягким и немного виноватым. Нескладный человек со спутанными волосами просто сидел на главном стуле и ждал вопросов. Лера снова взяла себя в руки. Главным, что она услышала, была история домашнего насилия, наказание за которое не было исполнено, и девушка продолжила вскрывать эту несправедливость.
— Можете рассказать о ваших отношениях с женой?
— Да, могу… По правде, их не было. Я по молодости создал себе романтический образ, наложил его на понравившуюся девушку, влюбился… ненадолго, но успел жениться. Очень скоро понял, что развлечения и творчество для меня важнее отношений с женой. Начались скандалы… Да. Маме моя жена оказалась ближе, чем мне. Они обе хотели… ребёнка, наверное. И их раздражало, что я трачу много времени в компьютерных играх.
— А вы работали?
— Да. Я упоминал о творчестве. Я был мультипликатором. В основном занимался рекламой, но и мультики для детей делал. Но у меня было правило: работа — на работе, а после работы время только моё. Жене это не нравилось. Она хотела моего времени — и я уделял его ей. Но она хотела всё моё время. А мама хотела, чтобы я работал больше. Хотя, скорее их раздражало, что я играл.
— А вам не кажется, что вы пытались уйти от реальности в игру? — спросила Катя, одногруппница Леры, полноватая студентка в очках.
— Нет, не кажется. Я это знаю, и шёл
