самопознание это познание Бога; «я» и божество тождественны.
Во-вторых, «живой Иисус» этих текстов говорит об иллюзии и просветлении, а не о грехе и раскаянии, подобно Иисусу в Новом Завете. Он приходит не спасти нас от греха, он приходит как проводник, открывающий путь к духовному пониманию. Но когда ученик достигает просветления, Иисус уже не является для него духовным учителем: двое становятся равными — и даже тождественными.
В-третьих, ортодоксы верят, что Иисус является Господом и единственным Сыном Божьим: Он всегда остается отличным от остального человечества, которое пришел спасти. Но гностическое Евангелие от Фомы рассказывает, что, как только Фома познает его, Иисус говорит ему, что они оба получили свое бытие из одного и того же источника:
Иисус сказал: Я не твой учитель, поскольку ты испил, ты напился из источника бурлящего, который Я измерил… Тот, кто будет пить из Моих уст, станет подобным Мне. Я Сам пребуду в нем, и тайное откроется ему[23].
Не звучит ли подобное учение — тождественность божественного и человеческого, значимость иллюзии и просветления, представления об основателе не как о Господе, но как о духовном наставнике, — скорее как восточное, чем как западное? Некоторые ученые предположили, что, если заменить имена, «живой Будда» мог бы сказать то, что Евангелие от Фомы приписывает живому Иисусу. Могла ли индийская или буддийская традиция повлиять на гностицизм? Эдвард Конзе, британский исследователь буддизма, предполагает, что могла. Он указывает, что «буддисты контактировали с христианами Фомы, то есть христианами, знавшими и использовавшими такие писания, как Евангелие от Фомы, в Южной Индии[24]. Торговые пути между греко-римским миром и Дальним Востоком открывались во времена расцвета гностицизма (в 80-200 годах); в течение поколений буддийские миссионеры проповедовали в Александрии. Отметим также, что Ипполит, грекоязычный христианин в Риме, около 225 года знает об индийских браминах — и упоминает их традицию среди источников ереси:
Есть… среди индийцев ересь тех, кто философствует среди браминов, кто живет самодостаточной жизнью, воздерживаясь от (употребления в пищу) живых созданий и любой приготовленной пищи… Они говорят, что Бог есть свет, не как видимый свет, не как солнце или огонь, но для них Бог это речь, не такая, что находит выражение в произносимых звуках, но речь знания (gnosis), посредством которой тайные мистерии природы воспринимаются мудрыми[25].
Может ли название Евангелия от Фомы — по имени ученика, который, как говорит предание, ушел в Индию, — предполагать влияние индийской традиции?
Эти намеки указывают на возможность, но свидетельства не позволяют прийти к окончательному выводу. Поскольку параллельные традиции могут возникать в различных культурах в разные времена, подобные идеи могли развиться независимо друг от друга[26]. То, что мы называем восточными и западными религиями и считаем разделенными потоками, две тысячи лет назад различалось не столь явно. Исследование текстов Наг-Хаммади только начинается: мы ждем работ ученых, которые смогут изучить эти традиции в сравнении и раскрыть, действительно ли они могут быть прослежены до индийских источников.
Даже если так, идеи, которые мы связываем с восточными религиями, благодаря гностическому движению возникли в первом столетии на Западе, но были подавлены и осуждены полемистами, подобными Иринею. Но те, кто называет гностицизм ересью, перенимают — осознанно или нет — точку зрения группы, называвшей себя ортодоксальными христианами. Еретиком может быть всякий, чьи взгляды кто-нибудь отвергает. Согласно традиции, еретик это тот, кто отклоняется от истинной веры. Но что определяет эту «истинную веру»? Кто и почему назвал ее истинной?
Эта проблема знакома нам по собственному опыту. Понятие «христианство», особенно после Реформации, объединило огромное количество групп. В двадцатом веке притязания на «истинное христианство» могут принадлежать кому угодно, от католического кардинала в Ватикане до африканского методистского епископального проповедника, начинающего возрождение в Детройте, от мормонского миссионера в Таиланде до члена сельской церковной общины на греческом побережьи. Но католики, протестанты и православные соглашаются, что подобное разнообразие является результатом недавних — и прискорбных — событий. Согласно христианской легенде, ранняя церковь была иной. Оглядываясь на первоначальную церковь, христиане любых убеждений находят более простые, чистые формы христианской веры. Во времена апостолов все члены христианской общины делились деньгами и имуществом, все верили одному учению и молились вместе, все преклонялись перед авторитетом апостолов. Только после этого золотого века появился конфликт, а затем и ересь: так говорит автор Деяний Апостолов, осознающий себя первым историком христианства.
Но открытие Наг-Хаммади опрокидывает эту картину. Допустив, что некоторые из этих пятидесяти двух текстов представляют ранние формы христианского учения, мы можем признать, что раннее христианство было намного более разнообразным, чем почти все предполагали до открытия Наг-Хаммади[27].
В действительности, современное христианство, многообразное и сложное, демонстрирует намного большее единодушие, чем христианские церкви в первом и втором столетиях. Почти все христиане нашего времени, католики, протестанты или православные, разделяют три базовых предпосылки. Во-первых, они принимают канон Нового Завета; во-вторых, они исповедуют апостольский символ веры; в-третьих, они поддерживают особые формы церковной организации. Но все это — канон Писания, символ веры и организационная структура — появились в своих нынешних формах только в конце второго столетия. До этого, как свидетельствуют Ириней и другие, среди различных христианских групп обращались многочисленные Евангелия, колеблясь от новозаветных Матфея, Марка, Луки и Иоанна до таких произведений, как Евангелие от Фомы, Евангелие от Филиппа и Евангелие Истины, наравне с множеством других тайных учений, мифов и поэм, приписанных Иисусу и его ученикам. Очевидно, некоторые из них были открыты в Наг-Хаммади, многие другие утрачены. Те, кто считал себя христианами, придерживались многочисленных — и радикально различных — религиозных верований и практик, а организация рассеянных по всему известному миру общин весьма различалась от одной группы к другой.
Но уже к 200 году положение изменилось. Христианство стало организацией, возглавлявшейся трехчастной иерархией из епископов, священников и дьяконов, считавших себя хранителями единственной «истинной веры». Большинство церквей, главенствующее положение среди которых заняла церковь Рима, отвергло все другие точки зрения как ересь. Порицая многообразие раннего движения, епископ Ириней и его последователи утверждали, что может быть только одна церковь, и вне этой церкви, заявляли они, «нет спасения»[28]. Только члены этой церкви являются ортодоксальными христианами, и только она, заявил Ириней, должна быть католической — то есть вселенской. Всякий, бросавший вызов этому согласию, отстаивая другие формы христианского учения, объявлялся еретиком и изгонялся. В четвертом столетии, вскоре после того, как император Константин принял христианство, ортодоксы получили военную поддержку, и наказание за ересь возросло.
Усилия
