растворив в себе геометрические четкие линии зданий и окружающую их панораму.
- Что-то я не припоминаю этого дома, да и улицу не признаю. – С сомнением проговорил Иван Федорович.
- Да что вы! – Воскликнула Лена. – Да это ж Пушкина, дом шестьдесят три. Тут еще при коммунистах был тупик, но вам ли не знать. – Она пожала худыми плечами. – Впрочем, зайдите и вы сразу все узнаете. – И она снова потянула его за руку, по ступеням вверх, к сияющим белым светом входным дверям. – Вот, проходите. Видите, это же старый роддом! – И она весело засмеялась. – Согласитесь, символично – раньше тут давали жизнь, теперь мы её спасаем и продлеваем. Во всем преемственность поколений. – Она тверже сжала его предплечье и потянула дальше, к регистратуре. – Остался сущий пустяк, нам с вами нужно пройти регистрацию, а потом сразу к доктору, он вас осмотрит. – Они подошли к, блестевшей отраженными фигурами в стекле, регистратуре, очерченной дубовой лакированной столешницей, хромированными стойками и рядом тусклых светильников вдоль отдела. За стеклом, в неосвещенном полумраке, сидела приличных лет дама, зачесанная в хвост. Сквозь очки, небрежно нацепленные на переносицу, блестели напоминавшие рыбьи глаза и с пухлыми бордовыми губами, делившими лицо надвое: рыбьи глаза и мощный подбородок.
- Фа-ми-лия. – Протянула, прогнусавила женщина за стеклом.
- Горбачев. – Привычный к таким вопросам, среагировал Иван Федорович.
- Ини-ци-алы. – Словно делала одолжение, протянула регистраторша.
- Да что ж вы человека в дверях держите! – К ним шел улыбающийся белоснежной улыбкой средних лет человек. Был он высок, аккуратно подстрижен и тщательно выбрит. В идеально отглаженном, белоснежном халате на темно синий деловой костюм. На халате, на правой стороне груди красовалась синим же эмблема миниатюрного роддома в круге, под которой значилась надпись «Quoquo», а ниже «Анатолий Бортам». – Неужели, в столь позднее время стоит задерживать нашего гостя ради пустой формальности. Антонина, я позже вам предоставлю всю информацию по пациенту. – Женщина за стеклом тряхнула головой. – А пока, разрешите представиться – Бортам, Анатолий Вениаминович, ваш лечащий врач. А, как известно, врач первый друг, поэтому предлагаю убрать официальную часть, и оставить просто дружеское общение. Рекомендую обращаться ко мне просто, Анатолий. – Доктор протянул руку. - И не спорьте. – Предвосхитив возражения, белоснежно улыбаясь, деловито проговорил он. Иван Федорович, в ответ, протянул свою руку, пожал. Рука Анатолия Вениаминовича оказалась холодной, почти ледяной и жесткой. – А нашего нового пациента зовут, - он вопросительно посмотрел на Лену, та в ответ прошептала одними губами, но видимо Анатолию этого было достаточно – Иван Федорович. И вам, не так много лет, - он снова посмотрел на Лену, - всего-то семьдесят семь. Ну а сейчас, чтобы не растягивать эти формальности надолго, прошу пройти в мой кабинет и понять, что Вас привело к нам. - Бортам схватил Ивана Федоровича за предплечье, как ранее делала Лена, и потянул его вдоль коридора, под хрустальные люстры, горящие желтым светом, вглубь здания, в свой кабинет.
Иван Федорович оглянулся на регистратуру, на Лену, стоящею возле стекла, отражавшее все вокруг, кроме нее, на женщину за стеклом, которая растворилась в бликах и на себя, идущего рядом с высоким мужчиной, у которого над головой рождались молнии и огонь.
***
- Для чего человеку самопознание? – Тишина. Пять минут. Десять минут. – Как он поймет, что есть жизнь? – Снова тишина. Непонятно сколько времени прошло и сколько осталось. – Как он поймет, что есть смерть? – Пауза. – Человек умер или родился? – Вдох и выдох. – Никогда не ясно.
- Всех нас создала субъективная реальность. Что теперь есть и чего никогда не было: боль, любовь, страх, наслаждение. Человек так думает и так ощущает, с этим живет всю свою жизнь. Но не с этим родился и не с этим умирает. В этом правда: это есть, и этого нет. – Продолжил другой голос.
- Как и смерти. Её тоже нет. – После паузы ответил первый.
***
Старик сидел на лавочке, в сквере, на входе которого значилось «Три гвоздики», а за спиной высилось новое красивое здание, на котором красовалась вывеска «Поликлиника Бортам» и перебирал в руках белоснежный платок. Он пытался вспомнить, как оказался в этом месте и что нужно теперь делать, куда ему идти. На самом деле он не только этого не знал, старик забыл кто он, как его зовут и сколько ему лет. Но у него было стойкое ощущение, что надо ждать. Надо чего-то ждать.
Он поднял глаза, туда, где оранжевое солнце просвечивало сквозь осеннюю листву деревьев, предвосхищая своим светом, рождение скорой зимы и почувствовал необычное облегчение в груди, словно бы камень, который последнее время давил, выжимая из него силы и воздух – исчез. Исчез в никуда, забрав все плохое. А вокруг него, наполняя собой сквер, появлялись люди, молодые, средних лет, с детьми, парочками. И все они улыбались, смеялись, и казалось, самым искренним способом радовались жизни. И у него, вместе с ними, заулыбалось все внутри. Ему захотелось встать, пойти к ним, поддастся их жизнерадостному настроению, быть как они. Встать и идти к центру, туда, где больше всего этих счастливых и молодых людей, туда, где стоит эта странная лакированная трибуна. Старик приподнялся на руки, отталкиваясь от дерева лавочки, но тут его перехватила сильная, но вместе с тем нежная женская рука:
- Иван Федорович! Куда же вы! Вам еще рано вставать! – Он посмотрел в сторону голоса и увидел молодую, довольно красивую девушку, которая очень по-доброму, почти по родному, смотрела на него, стараясь заглянуть в глаза. – Вы еще так слабы. – Ему показалось, что он узнал её, но никак не мог вспомнить. Хотя имя…. Её имя, сладким предвкушением, словно кислинка, завертелось на кончике языка.
- Где я? – Он не знал, сам ли это сказал или кто-то это сделал за него. Старик даже не знал, вслух ли произнес. Но потом понял, что вслух – девушка кивнул в ответ, давая понять, что услышала.
- Вы у нас, в больнице. Вам сделали операцию, сейчас вы лежите в палате и с вами все хорошо. - Она заулыбалась, положила руку ему на плечо и легонько сжала.
- Какая больница? Какая палата? – Он почувствовал, как запершило в горле. Повернув голову, увидел, как растворился парк, с прогуливающимися счастливыми людьми, растворилось здание с
