Он выглядел не просто как парень, уделяющий время тренажерному залу, а как человек, поставивший себе целью всей жизни держать свое тело в идеальной форме.
Когда он избавился от него, бросая на пол, его член все еще оставался твердым, и мужчина провел рукой по его длине.
Незнакомец вновь улыбнулся мне, а затем начеркал что-то на запотевшем окне, лениво теребя свой ствол.
Я сделала шаг вперед, чтобы прочесть написанное, позволив свету уличных фонарей осветить меня. Теперь он действительно видел меня, и то, что движения его руки, лежащей на члене, стали интенсивнее, привело меня в гребаный экстаз. Ему явно нравилось то, что он видел перед собой. А разве могло быть иначе? Я всегда знала, что являю собой сто семьдесят сантиметров отборного лоска и распутного совершенства.
Проследив за движением его пальцев по запотевшему окну, я задрала платье, демонстрируя ему свои напрочь мокрые трусики.
Он вскинул брови и улыбнулся, облизывая пальцы и ускоряя движения на своем члене.
Я всматривалась в слова, выведенные им на стекле. Некоторые из них выглядели крайне неразборчивыми, так как он пытался написать их в зеркальном отражении, чтобы мне было легче прочесть.
Я ощутила покалывание между ног от его бесцеремонности.
Мое сердце яростно забилось в груди от предвкушения.
А мой разум буквально помутился от маячащих перспектив.
ПРЕДЛАГАЮ ТЕБЕ СТАТЬ СЛЕДУЮЩЕЙ.
Глава 2
Майлз
Танатофобия ― чувство тревоги, вызванное мыслями о смерти, потери того, кто для тебя дорог.
Я подмигнул девушке и нажал на выключатель возле окна.
Автоматические жалюзи тут же опустились, скрывая нас от лишних любопытствующих глаз.
Я вновь переключился на красотку, сидящую у моих ног. Опустившись на колени, нежно скользнул рукой по ее лицу, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос.
Она подняла глаза, и в их темноте не было ничего, кроме всецелого обожания и неуемной потребности угодить мне.
― Тебе было хорошо со мной? ― спросила она дрожащим голосом, слегка надувая губы, словно моля о том, чтобы мой ответ был утвердительным. ― Прошу тебя, скажи мне, что я была хорошей девочкой с тобой, Майлз… Умоляю, для меня важно услышать это.
Я взял ее за подбородок, ненавязчиво побуждая посмотреть на меня. В полумраке комнаты ее взгляд казался непостижимо глубоким, а кофейно-каштановые радужки ее глаз были невыразимо темными.
― Я хочу, чтобы ты поплакала, ― заявил я. ― Пролей еще немного слез для меня, моя милая крошка. Хочу насытиться твоими великолепными слезами.
Она взмахнула ресницами, давая волю слезам, наполнявшим ее глаза. Одинокая крупная соленая капля покатилась вниз по ее щеке. Я подался вперед, склоняясь ближе к ее лицу, а затем скользнул языком по ее коже, смакуя на вкус. Отчаяние, страх и похоть смешались в божественную амброзию, которая просто сносила мне крышу.
Девушка вновь посмотрела на меня, и я улыбнулся ей, следуя взглядом сверху вниз по ее телу.
― Ты же сделаешь это сейчас? ― прошептала она. ― Сделаешь это, Майлз? Умоляю… Ты обещал мне, что сделаешь, если я буду хорошей девочкой…
Я держал интригу, вынуждая ее нервничать в ожидании ответа до тех пор, пока она не потеряла самообладание, и всхлип не сорвался с ее дрожащих губ. Мне нравилось мучить их таким образом. Мне доставляло удовольствие лицезреть, насколько фатально они нуждаются во мне, настолько, что готовы на все во имя того, чтобы заслужить мою благосклонность.
Эта красотка была чертовски готова к любым жертвам.
Она пошла бы на все, без сомнений, мать вашу, сделала бы что угодно.
― Пойдем со мной, ― сказал я, подавая ей руку. ― Позволь мне запечатлеть это.
Ее трепетная рука легла в мою ладонь, и я помог ей подняться на ноги, не спеша, выводя ее, дрожащую всем телом, из комнаты. Мне было безумно приятно видеть покачивание ее полных бедер, осознавать то, насколько ее тело было женственным, невзирая на миниатюрность. Она была дьявольски соблазнительна, и теперь, когда по ее ногам стекали соки нашей страсти, эта красотка, наконец, была действительно готова.
Я сопроводил ее в помещение, оформленное в предельно минималистическом стиле. Просто белая кровать, белый стул и белый комод.
― Где бы тебе хотелось сделать это? ― спросила она полушепотом, нерешительно посмотрев на меня.
― На стуле, ― ответил я, подходя к комоду и роясь в ящиках.
Я краем глаза отметил тень разочарования на ее лице, но мне некогда было акцентировать внимание на этом. Все, о чем я мог думать, это насколько будет контрастировать ее смуглая кожа с интерьером этой белой комнаты. Мне не терпелось увековечить это. Я жаждал даровать этому моменту вечность.
У меня в голове уже родился образ, который она будет нести в себе.
Образ ярко горящих свечей в полумраке церкви, куда ходила моя мать. Ее невинность и глаза, преисполненные надежд, идеально соотносились с молитвами, произнесенными шепотом у свечей, зажженных перед алтарем. Моя нынешняя гостья олицетворяла собой квинтэссенцию непорочной наивностью, слитой воедино с нескрываемой потребностью угодить.
Она не была той, кто упивается тем, чтобы ощущать себя в чей-то власти.
Это была женщина, которая несла собой наслаждение, и в своем желании даровать его мне сегодня она чертовски преуспела, выжав мои яйца, словно лимон.
Но вовсе не эта красотка была виновницей того, что мой член все еще дергался.
Нет, мои мысли были устремлены к девушке по соседству, к таинственной незнакомке в окне на другой стороне улицы.
Никогда раньше мне не доводилось рассмотреть ее так отчетливо.
Лишь несколько раз видел мельком, когда выглядывал в окно, изредка вспоминая, что за пределами моей квартиры тоже кипит жизнь. Все, что мне было известно, это то, что она женщина, и что она живет одна. Но никогда мне не выпадало шанса видеть ее во всей красе. Уличные фонари показали мне куда больше, чем она могла подозревать. И при их свете эта женщина выглядела несказанно чарующе.
Она заинтриговала меня. Лишь одно воспоминание о том, как она запустила пальцы в свои влажные трусики, сделало меня твердым в тот момент, когда я извлек из ящика комода камеру и направил объектив на девушку, которую трахал несколько минут назад.
Она натянула на лицо улыбку, что заставило меня раздраженно вздохнуть.
― Никаких улыбок,
