Киттридж жил достаточно близко к ее дому, так что родители Тессы решили вернуться на ночь домой. В противном случае пришлось бы искать для них комнаты. Весь день к дому тянулась вереница прибывающих карет, высаживающих пассажиров у высоких ступеней восточного подъезда.
У одного из окон Тесса остановилась и встала на колени на шелковый пуф. Ночная рубашка, отделанная тончайшим кружевом, струилась от шеи до щиколоток. Она смотрелась очень красиво, сшитая в Лондоне и привезенная специальной каретой, чтобы успеть к этому дню.
Тесса открыла задвижку, подняла окно и облокотилась обеими руками на подоконник. Вид из окна был незнакомый. Здесь не было ни чередующихся холмов, ни журчания ручья, а розовый сад был так далеко, что легкий ветерок только намекал на него. Перед ней на многие акры тянулся парк, его тени казались не столько таинственными, сколько манящими. Через парк уходила вдаль широкая аллея. Вдали виднелась беседка.
Ночь почти спустилась, словно окутывая пейзаж и сам Киттридж-Хаус мягким покрывалом. Она заглушала звуки, поощряла шепоты, смягчала цвета.
Скоро он придет к ней.
Она оперлась подбородком о сложенные руки, глядя на дом, который до конца жизни будет ее домом. Она часто проезжала мимо Киттриджа, но сегодня впервые ей предстояло спать под его крышей. Утром железные ворота распахнулись, чтобы впустить ее, как будто бы зная, что к полудню она превратится из дочери графа в герцогиню.
А сегодня ночью она превратится из девушки в женщину, жену.
Она никогда не осмеливалась надеяться, что выйдет замуж за него. Даже после того как ее крестный предложил это, она не позволяла себе верить, что это действительно может произойти. Вместо этого старалась делать вид, что ничего подобного не случится, чтобы избежать разочарования, если герцог Киттридж от нее откажется. Но он не отказался. Он прислал короткую записку ее родителям с согласием на союз и ей обручальное кольцо, которое все мужчины в этой семье дарили своим невестам при помолвке, — изумрудное кольцо с крестом Мэндевиллов, вырезанным на поверхности камня.
Она говорила себе, что будет мудро, если она никогда не будет забывать настоящую причину этого брака. Он был не такой, как союз ее родителей. Они поженились ради имущества, а потом нашли любовь. Ей не следовало вспоминать те вечера, когда они с братьями хихикали при виде родителей, танцующих в лунном свете на террасе, когда единственной музыкой была мелодия, которую мурлыкал себе под нос ее отец. Она совершенно точно должна забыть взгляды, которыми они обменивались за завтраком, и добродушное поддразнивание, заставлявшее ее мать краснеть, а отца от души смеяться.
А вот их брак был браком по расчету, особенно со стороны Киттриджа. Она произведет на свет наследников герцога, а он обеспечит ее будущее и будущее ее детей. Большинство девушек не получали так много и даже не осмеливались мечтать о большем.
И ни одна из них не выходила замуж за Джереда Мэндевилла.
Их брачный контракт был подписан через доверенное лицо, как будто бы ну никак герцог не мог оторваться от своих архиважных дел в Лондоне ради чего-то столь домашнего и приземленного. Хотя это ведь не имеет никакого значения, не так ли? Теперь она его жена.
Тесса положила подбородок на сложенные руки. Киттридж-Хаус являл собой огромный дом, внушительное наследство. Ее сын унаследует его, ее дочь выйдет отсюда замуж. Ее личные покои — салон, гостиная, столовая — занимали целый угол поместья. Покои Джереда были такие же, но занимали противоположный угол. А между ними были смежные спальни. Она подумала, так же ли роскошно декорирована его спальня, а потом поняла, что, конечно, да. Это же Киттридж-Хаус, он призван являть собой герцогское величие.
Тесса повернулась и посмотрела через левое плечо на кровать. Она сияла белизной — идеальный девичий будуар.
Ей следовало бы бояться, а не находиться в радостном возбуждении. Но страх был не той эмоцией, которую она испытывала, когда думала о Джереде Мэндевилле. Предвкушение — да. Или радость. Или головокружительное ощущение, что ей удалось осуществить самое чудесное желание всей ее жизни.
По какой-то дурацкой причине его пальцы дрожали.
Камердинер на минутку перестал расстегивать последние пуговицы его жилета, повернулся и предложил Джереду поднос. На нем находилась щедрая порция бренди в резном хрустальном бокале.
— Предлагаешь опохмелиться, а, Чалмерс? Благослови Господь тебя и всех твоих потомков, — произнес он тост, поднимая бокал с подноса. Свет свечей играл на резных гранях бокала, как на бриллиантах. Он сверкал в его глазах, как будто чтобы специально усилить головную боль, щедро посланную дьяволом, чтобы отметить столь незабываемый день.
— Миссис Смитон все еще рыдает? — Его впечатлительная экономка потребовала аудиенции, чтобы пожаловаться, что в доме недостаточно комнат, чтобы разместить всех гостей, которых он привез из Лондона.
— Я полагаю, сэр, что ей удалось вновь обрести ее обычное хладнокровие.
Джеред сел и позволил снять с себя сапоги, а потом чулки. Он с удовольствием пошевелил освободившимися пальцами.
— Как ваша светлость знает, были приглашены и другие гости. Миссис Смитон волновалась, что для них для всех не хватит комнат.
Джеред встал, хмурясь, и раскинул руки, пока с него снимали рубашку, а потом брюки. Он сделал знак помощнику камердинера перестать чистить его висящий сюртук и выйти из комнаты. Как только они остались одни, он выплеснул свое недовольство.
— Чалмерс, миссис Смитон платят по-королевски за то, чтобы в Киттридж-Хаусе все было организовано и работало как часы. Скажи ей, пусть делает свое дело и не пристает ко мне со своими заботами. Особенно сегодня.
— Разумеется, ваша светлость.
Джеред был уже раздет до белья, которое снял сам, не заботясь о том, что стоит перед Чалмерсом совершенно голым. Этот ритуал они проделывали как минимум дважды в день почти всю его жизнь.
— Миссис Смитон действительно была в гневе, или это был твой способ выразить свое собственное недовольство?
Он поднял руки и позволил Чалмерсу накинуть ему на плечи халат. Но от озноба он его не спас. Джеред вытянул руку. Его пальцы все еще дрожали. «Боишься, Джеред?» Он приказал себе выбросить эту мысль из головы.
— Прошу прощения, сэр?
— В этом я не сомневаюсь, — сказал Джеред. — Почему-то мне кажется, что ты не одобряешь мое возвращение в Киттридж именно сегодня. Мне что, надо было на две недели перед бракосочетанием запереться в монастыре, думая о состоянии моей бессмертной души? Что-то вроде очищения? — Он подошел к окну и взглянул через плечо на камердинера.
— Сэр?
— Почему я все еще держу тебя? — Он повернулся, а Чалмерс все еще стоял там, внешне подобострастный. Но озорной блеск в его глазах смягчился, чтобы стать чем-то другим, эмоцией, которую было трудно уловить. Любовь, несомненно. Они вот уже почти двадцать лет вместе, пожилой слуга верно служит своему господину.
