Вся неделя, как и следовало ожидать, превратилась в сущий ад.
Не то чтобы для Брэнди это явилось неожиданностью. Она предполагала, что переезд в Чикаго посреди зимы будет сопряжен с трудностями, но все равно надеялась избежать многих проблем. Тут же как назло зима в Чикаго выдалась холодная, и во всем их огромном доме замерзла в трубах вода. Нечем даже напоить грузчиков, что перевозили мебель… К тому же в туалете не работал сливной бачок – опять же из-за недостатка водоснабжения. В общем, сложные проблемы.
Брэнди достала из сумочки салфетки и попыталась вытереть сиденье унитаза. За этим занятием ее и застал один из парней, сгружавших мебель. Она, видно, шокировала его своими действиями, и парень метнулся в комнату.
Впрочем, Брэнди было уже наплевать. Она страшно устала, и к тому же ее не покидало ощущение заброшенности. Еще бы! Одна в незнакомом городе, не считая Алана и мистера Макграта. Ни одной знакомой души! Все пришлось делать самой, начиная от погрузки вещей в машину, кончая перетаскиванием их в квартиру. И еще этот собачий холод! Но слава Богу, все закончилось.
Мебель с трудом втиснули в грузовой лифт, доставили на четвертый этаж и втащили в однокомнатную квартиру Брэнди. Оставалось расставить все по местам и распаковать коробки.
Утешало и то, что мебель в процессе перевозки не пострадала, а обивка дивана оказалась такой, какую заказывала Брэнди.
Эта мебель прекрасно подойдет к ее новой квартире.
Брэнди распаковывала вещи довольно долго. Остановилась лишь только поздней ночью. Наконец она плюхнулась в кресло и положила ноги на диван. И тут только она как следует его рассмотрела – оказалось, что диван на восемнадцать дюймов короче, чем требовалось. Ей доставили желанное, но не то полноразмерное ложе, какое она хотела.
Брэнди провела беспокойную ночь на приготовленной второпях постели, озабоченная необходимостью сделать завтра звонок Эми. Так звали торгового агента из мебельной фирмы «Сэмюел ферниче».
В конечном счете все прошло хорошо. Эми была с ней вежлива. И пообещала через шесть недель доставить мебель нужного размера. Несколько минут разговора с Эми измотали Брэнди больше, чем все произошедшее в эту ужасную, бесконечно долгую неделю, и вот опять звонок.
Брэнди все-таки взяла телефонную трубку, так как подумала, что звонит Алан. Но это была ее мать.
– Как прошел переезд? – как всегда, бодро спросила Тиффани.
Брэнди окинула взглядом нескончаемый парад коробок. Пустые в беспорядке громоздились возле стены, пачка сплюснутых лежала у двери. Кругом коробки! Слишком много коробок. Целый склад коробок, без конца и края. И никакой стереосистемы в пределах видимости, как и пиццы для обеда тоже.
– Распаковываюсь, – сказала Брэнди. – Вчера весь день и полдня сегодня. И до сих пор не видела Алана.
– Послушай, родная, – сказала мать, – я уверена, он занят. Как-никак он – врач. – Голос Тиффани звучал мягко и нежно.
Брэнди сама не понимала, зачем она утруждает себя этими жалобами. Не иначе как от усталости и одиночества. Поддалась своему раздражению и принялась жаловаться на жениха.
– Алан не врач. Он – стажер.
– Несчастный мальчик. Я видела в «60 минутах», как больничная администрация эксплуатирует начинающих ординаторов. На все девяносто шесть часов. А он, по твоим словам, подает большие надежды. Помнишь, ты рассказывала, что он первый в группе и все там только на него и смотрят.
На этот раз Брэнди хотела, чтобы мать заняла ее сторону. Хоть в каком-то вопросе. Поэтому она продолжила:
– Он даже не звонил. Может, он что-то посылал по электронной почте, но меня не подключат к Интернету до следующей недели.
– Только не вздумай звонить ему сама, Брэнди, – сказала мать. – Надоедливая женщина – неприятное создание. – Тиффани являла собой обобщенный образ южанок пятидесятых годов.
– Ну разумеется, хотя, между прочим, он обещал мне помочь с переездом. – Брэнди ковыряла ногтем букле на диване, разглядывая среди рубчиков парчовую розу и размышляя, кого из них двоих ей хочется сковырнуть. Свою мать или жениха? – Но хочу подчеркнуть, что я переехала сюда из прелестного, спокойного, теплого городка, чтобы быть ближе к жениху. Я заступаю на свою первую адвокатскую должность в крупной юридической фирме и буду работать на полную ставку. Он мог бы по крайней мере позвонить и узнать, как я доехала. Может, я сейчас примерзла где-нибудь к стенке «Дампстера»[1], подобравшего мои бренные останки.
– Чтобы удерживать мужчину, – сказала Тиффани, – женщина должна жертвовать собой на сто десять процентов. – Голос матери приобрел тот благочестивый тон, от которого хотелось кричать криком.
– И чем это для тебя кончилось? – сказала Брэнди.
Шокированный вздох Тиффани заставил Брэнди образумиться. Она любила свою мать. Действительно любила. Но правда заключалась в том, что отец оставил ее. И заставил втихомолку страдать одиннадцатилетнюю дочь. Он ушел от них к своей двадцатитрехлетней секретарше и новорожденному сыну, отвечающему его насущной потребности, а именно – видеть зеркальное отражение себя в юности, в спортивной форме своей футбольной команды.
Однако сводный брат Брэнди – сейчас ему исполнилось тринадцать лет – был напрочь лишен интереса к спорту. Зато Квентин блестяще разбирался в компьютерных программах.
Брэнди ему сочувствовала. Она-то знала, каково мальчику жить с его родителями. С матерью, теряющей бодрящую яркость красок и паникующей из-за этого, и с отцом, не скрывающим разочарования в своем ребенке и быстро разрушающемся браке.
– Извини, мама. Я стерва.
– Ничего подобного.
– Да, – настаивала Брэнди. – Я абсолютно уверена, что я – стерва. Но будем смотреть правде в глаза. Теперешние папины трудности подтверждают, что человек сам не знает, чего хочет. И от жены. И от детей.
– Твой отец – хороший человек.
Брэнди скептически улыбнулась. За все годы Тиффани ни разу не сказала об отце дурного слова, как он ни помыкал ею. Если бы Брэнди была подростком, может, она и возразила бы матери, но те дни давно прошли. Она не считала, что ее отец хороший человек. Он был эгоцентричный, жестокий и коварный. Кому, как не ей, было знать его лучше?
– Когда поговоришь со мной, позвони ему, – сказала Тиффани. – Отцу будет приятно узнать, что ты благополучно добралась до места.
– Ой, мама! Вряд ли он вообще помнит о моем переезде.
– И потом, завтра у него день рождения.
– О, я и забыла. – Брэнди подумала, что отец, вероятно, тоже забыл.
Но Тиффани упорно продолжала притворяться, изображая его нормальным человеком, который отмечает особые даты семейных событий. По-видимому, она делала это для того, чтобы вынудить Брэнди поддерживать с ним связь на полурегулярной основе.
