Ознакомительная версия. Доступно 51 страниц из 253
revolutionaty spoils seventy years after the revolution of 1917, and an escape with the loot, assisted from the outside).
Мое интервью на американском телевидении после путча в августе 1991-го восприняли в России как поддержку путчистов, возвращаться домой оказалось опасно – сочувствующих путчистам собирались вместе с ними сажать в тюрьму. Я принял предложение и как адъюнкт (почасовик) преподавал один семестр в Американском Университете Вашингтона. Преподавать пригласил меня наш партнер по Двусторонней Советско-Американской Комиссии гуманитарных наук, заведующий программой советологических исследований, профессор Вадим Медиш.
Слово партнер, получившее сейчас широкое хождение, вероятно, следует пояснить. Созданная в условиях холодной войны Двусторонняя Комиссия была предназначена налаживать отношения, поэтому, выбирая проблемы для обсуждения, мы взаимно старались не конфликтовать. «Как вам удается проводить двусторонние мероприятия, когда у физиков они расстраиваются?» – спросил меня американский дипломат. Физики ссорились из-за Сахарова, а у нас – Толстой и Марк Твен, Тургенев и Генри Джеймс.
В Американском Университете Президент Кеннеди за несколько месяцев до своей гибели произнес миротворческую и, оказалось, предсмертную речь, провозгласившую новое мышление, позднее приписанное Горбачеву. Кроме занятий, Медиш попросил меня выступать с общедоступными лекциями о происходившем в нашей стране: брожение, начавшееся у нас, вызывало у американцев невероятный интерес. Не выдавая себя за политолога или историка, я в лекции «Семантика перестройки» говорил об игре словами из политического жаргона, чем занимался Горбачев и его приспешники.
Февральский-майский семестр 1992-го, называемый «весенним», я пробыл консультантом на Кафедре иностранных языков Колледжа округа Нассау – учебное заведение на Долгом Острове (Лонг-Айленде) в системе Университета штата Нью-Йорк. Заведующий кафедрой, профессор Константин Ипполитович Каллаур, в свою очередь партнер по Двусторонней Комиссии, поручил мне прочитать цикл публичных лекций для Общественного просвещения – вроде нашего Всесоюзного Общества «Знание», по путевкам которого я выступал из года в год с того времени, как осенью 1958-го стал сотрудником ИМЛИ. Тему цикла определил Каллаур: «Перемены и проблемы в современной России». Первая лекция прошла с аншлагом и продолжалась три часа, последующие лекции, касавшиеся разных сторон нашей жизни, уже не были столь популярны, но кафедра обеспечила фоно и видео записи всех лекций, помещенных в библиотеку колледжа. Расшифровка записей позволила мне до конца семестра составить текст «Горбачев и последствия им содеянного. Впечатления потерпевшего» (Gorby and After. Оbservations of a Soviet Survivor, 257 рр.). Первоначальный вариант перерабатывался, менялось заглавие и композиция, но суть, как и в лекциях, оставалась прежней.
Искать издателя помогала мне профессор Анна Балакян, ещё один партнер по Двусторонней Комиссии, заведующая кафедрой сравнительного литературоведения в частном Университете Нью-Йорка, она же ещё в 1983 г. пригласила меня прочитать спецкурс «Литература и критика». Издатель Джордж Бразильер, с которым меня познакомила Балакян, возглавлял им же основанную фирму, в названии которой значилось – «Независимое издательство». Вскоре я получил мой текст обратно с коротеньким письмом: «Я решил не печатать этой книги». «Бразильер, может, и не читал моей рукописи?» – спросил я у Каллаура. «Нет, – ответил Костя, – он отказался печатать, именно потому что читал». Мой мемуарный опус отвергали одно за другим университетские и коммерческие издательства, и в подражание Джеку Лондону и Скотту-Фитцджеральду, а также литературным образцам, Мартину Идену и Адриану Молу, я коллекционировал отказы. Отказы обычно объяснялись переизбытком изданий о России, их действительно появилось немало, однако не моего уклона.
«Не возьмём», – получил я очередной отказ от редактора почтенной бостонской издательской фирмы, с которой связи у нас по линии Двусторонней Комиссии были установлены в советские времена. Тон, каким редактор, настроенный ко мне благожелательно, произнес «Не возьмем», давал понять, что дело не в стилистических погрешностях и не в композиционной рыхлости. Спрос на перестройку, производству палки в колеса совать не станешь. «Не отчаивайтесь. Желаю удачи!» – ободрил меня редактор, возвращая рукопись. Издательств в Америке предостаточно, однако от американца, знающего мир печати и прочитавшего мой текст, я получил письмо: «Ни один издатель публиковать этого не станет». Мнение было авторитетным, и я перестал рассылать заявку, пытался выпустить за свой счёт, внес аванс, но фирма прогорела и аванс не вернули. Машинопись по экземпляру я отправил хорошим знакомым. Это – профессор Н. В. Рязановский на кафедре истории в Университете Калифорнии Отделение Беркли, и строительный подрядчик, книжник-коллекционер, основатель библиотеки своего имени Ирвин Т. Хольцман (Блумфилд Хиллс, штат Мичиган). Послал и в Россию моему бывшему аспиранту Айдыну Джебраилову. Айдын, получив степень кандидата филологических наук, расширил квалификацию и стал видным юристом.
Расходясь с преобладавшими воззрениями на события в нашей стране, я старался, как мог, выразить свою точку зрения, что редко, но удавалось. С лекцией, на этот раз о литературе, о том, какую роль она играла в СССР, меня, по рекомендации Анны Балакян, пригласили выступить в государственном Университете штата Нью-Йорк. Мероприятие проводил профессор Николай Ржевский, и если лекцию в Колледже Нассау слушали целый вечер, то в Университете штата Нью-Йорк говорил я всё утро до обеда, и дело не в том, как я говорил, а в том – как слушали, интересуясь происходившим у нас. Приглашали и в школы, после одного из выступлений я услышал упрек: «Ребята просто хотели порадоваться наступлению демократии в России». Сказанное мной испортило им настроение.
Полемику со Львом Аннинским, моим университетским соучеником, напечатал Алексей Бархатов, главный редактор журнала «Лепта». Выходивший в колледже Хантер в Нью-Йорке журнал «Полемист» (The Polemicist), а также Nassau Review Колледжа Нассау распечатали переработанный вариант «Наблюдений (впечатлений?) потерпевшего» – «Признания одного из бывших, советских». Редактор «Полемиста» Джон Шеррилл (John Sherrill) выправил мой английский, но содержания текста не трогал. Не вмешивался и редактор Nassau Review, профессор Пол Дойль (Paul Doyle), он же, однако, сообщил, что публикации многим не нравятся. Неудовольствие было выражено, когда для курса «Как писать мемуары» отпечатали в качестве пособия мои «Признания» (Confessions of a Soviet Survivor. Printing Department of Nassau Community College, 2003).
Студенты читать моей брошюры и не думали, они были готовы писать о себе, читать о других не хотели, один из студентов мне так и сказал: «Знаете, профессор, писать я могу, а читать как-то не получается». Мои студенты меня научили многому, чего я себе и не представлял. Но на курс помимо студентов записались вольнослушатели зрелого возраста, они, за единственным исключением, брошюру мне вернули с объяснением: «Этого курса я слушать не буду».
В методику американского преподавания входят сократические диалоги, но спорить со мной никто, как видно, не собирался. Мои несостоявшиеся вольнослушатели, судя по всему, избегали схваток того полемического накала, о котором в 1920-х писала Вирджиния Вулф. Нашу манеру дебатировать
Ознакомительная версия. Доступно 51 страниц из 253
