— Как твои дела, Дороти? — серьезно спросил отец Мэлони.
— Я в полном порядке, отче, — ответила Дот, напряженно улыбнувшись и бросив уничтожающий взгляд на Майка, который продолжал стоять с высунутым языком.
— У тебя усталый вид, детка. — Священник нахмурился при виде целой кипы выглаженного белья. — В воскресенье нужно отдыхать, особенно в твоем положении.
— Это трудновато, отче, вы же понимаете…
Однако отцу Мэлони это было неинтересно. Он торопливо благословил их и ушел. Энни и Мари сразу же вернулись в кресло.
Не успела закрыться входная дверь, как появился дядюшка Берт, полностью одетый. Он даже умудрился завязать галстук, хотя узел был перекошен.
— Ты опоздал, папа. Он уже ушел, — сказал Майк.
— Вот черт! — выругался дядюшка Берт и, тяжело ступая по лестнице, пошел обратно.
Снова послышался скрип кровати. Должно быть, он рухнул на постель не раздеваясь.
Дот стала отдирать свою сережку от пола, как вдруг Алан произнес:
— А что это за запах?
— О, Господи Иисусе, крем!
Тетушка открыла дверь в кухню, и оттуда выплыло облако дыма. Плита покрылась коричневой пузырящейся массой.
— Мне нравится, когда крем подгорает, — сказал Майк.
— А мне нет, — произнес Томми.
И, словно решив, что это сигнал для очередной драки, мальчишки свалились на пол и начали тузить друг друга.
Вот тогда-то Дот и швырнула чашку.
Чашка разбилась вдребезги, ударившись о стену, и осколки упали на сервант.
— Я больше этого не выдержу! — закричала тетушка.
Она стояла в дверях, уперев руки в бока. Никто никогда не видел ее такой рассерженной.
Мари расплакалась, а мальчики перестали драться и с тревогой посмотрели на мать. Должно быть, случилось что-то ужасное.
— Неужели умер мистер Эттли, мама? — взволнованно спросил Томми.
Дот смерила его взглядом. Заскрипела кровать, и вскоре послышался звук усталых шагов дядюшки Берта, спускающегося по лестнице. В этот момент дверь в гостиную открылась, и на пороге появилась высокая сухопарая фигура отца Энни. Его волосы, более светлые, чем у Дот, были гладко причесаны, а на лице застыло выражение безысходной тоски. Он окинул всех тревожным взглядом, не проронив, однако, ни слова.
Когда вошел дядя Берт, он, к удивлению Энни, неуклюже привлек к себе Дот и усадил ее на колено.
— Что случилось, милая?
Дот уткнулась ему в плечо, издав тяжелый вздох.
— Я не могу терпеть это больше ни одной минуты. Сегодняшнее утро стало последней каплей.
— А ну-ка, парни, идите и купите матери плитку молочного шоколада «Кэдбери», а заодно что-нибудь себе и девочкам, раз уж вы плохо себя ведете. — И с этими словами Берт протянул Томми полкроны. — Возьмите с каминной полки продовольственную книжку.
Дот подняла голову.
— И наденьте плащи — на улице дождь.
Услышав о шоколаде, Мари перестала всхлипывать. Как только мальчики ушли, в комнату осторожно вошел отец Энни и тоже сел.
— Ну же, милая, выплесни все наружу. — Берт погладил жену по руке.
— Для того чтобы ухаживать за такой большой семьей, приходится прилагать слишком много усилий: надо и постирать, и погладить, и приготовить еду. В тот момент, когда отец Мэлони зашел к нам, я стряпала ужин и кругом лежало выстиранное белье. Мне захотелось, чтобы у меня снова была моя гостиная, вот и все.
Последняя фраза, смысл которой Энни не поняла, была наверняка очень важной, поскольку в комнате воцарилась тишина.
Первой заговорила Дот. Она посмотрела отцу Энни прямо в глаза.
— Мне жаль, Кен, но все это длится уже более четырех лет. Однако теперь, когда Берт вернулся, а я жду еще одного ребенка, ну… в общем, в доме уже не хватает места для всех.
Опять последовала пауза, и снова Дот первой нарушила молчание:
— Если бы Роза хоть как-то помогала мне по хозяйству, было бы еще ничего.
Дядя Берт неловко произнес:
— Дот сказала, что городские власти собираются заселять Хюйтон. Там строят симпатичные современные дома с тремя спальнями.
Наконец отец Энни торопливо заговорил, едва успевая переводить дух:
— Но ведь это слишком далеко. Мое место работы расположено в этой части города. Не могу же я каждый день ездить на велосипеде из Хюйтона, ведь оттуда все пятнадцать или даже двадцать миль.
Дот глубоко вздохнула. Она продолжала сидеть на колене у дядюшки Берта, крепко уцепившись в него, словно это придавало ей мужества.
— Кен, ты мой младший брат, и я знаю, что вам с Розой через многое пришлось пройти. Если бы этот дом был просторнее, вы бы могли остаться здесь навсегда, но… — Она вдруг запнулась на полуслове и стала тихонько плакать. — О, будь оно неладно! Мне так неприятно это говорить.
— Знаешь, Кен, это неправильно, — мягко произнес дядя Берт. — Розе никогда не станет лучше, если вы с Дот так и будете от всего ее ограждать. Если бы вы обзавелись собственным домом, чувство ответственности пошло бы твоей жене только на пользу.
Отец Энни смотрел на свои туфли.
— Завтра я подумаю, что можно сделать. Во время бомбежек Бутл лишился такого огромного количества домов, что практически ничего не осталось…
— Хороший парень! — искренне сказал Берт, когда отец Энни встал и вышел из комнаты, не проронив больше ни слова.
На лице Дот появилось беспокойство, когда она услышала, как громче обычного хлопнула дверь.
— Он сейчас явно не в духе!
— Ничего страшного, милая. Когда-нибудь это нужно было сказать.
— Я бы убила этого мерзкого Гитлера за то, что он сделал.
Энни жадно слушала их разговор, пытаясь понять, о чем это говорит ее тетушка.
— Таких, как она, много, Дот, — произнес дядя Берт. — Другим народам досталось не меньше, а некоторым пришлось и того хуже.
Дот вздохнула.
— Знаю. Но даже если… — Ее голос затих, и они продолжали непринужденно сидеть на стуле. — Думаю, мне следует взглянуть на ужин, не дожидаясь, пока еще что-нибудь подгорит.
— Я тебе помогу, милая.
Дот улыбнулась.
— А знаешь, что наш Томми сказал, когда я швырнула чашку? Он спросил, не умер ли случайно мистер Эттли. Господи, да если бы что-нибудь случилось со стариком Клементом, я бы, наверное, разбила весь чайный сервиз.
Спустя три недели семейство Харрисонов переселилось на Орландо-стрит, в район Сифорт, и их жизнь изменилась настолько, что у Энни сложилось впечатление, будто они переехали на другой конец света.
