Линус лихорадочно пытался сообразить, что он сделал не так. Может, опоздал на минуту, возвращаясь с обеденного перерыва? Или последний отчет не удовлетворил руководство? Или слишком долго пробыл в туалете, пытаясь оттереть пятно? Или в отчете нашлась опечатка? Конечно, нет. Отчет был безукоризненным… в отличие от рубашки.
Гримаса мисс Дженкинс не сулила ничего хорошего. В офисе, который он всегда считал слишком холодным, стало вдруг душно. Хотя гуляли сквозняки – в плохую погоду сильнее обычного, – ветерок не мешал поту стекать по шее. Зеленое свечение экрана компьютера вдруг показалось слишком ярким. Линус изо всех сил старался дышать ровно и медленно. Во время последнего медосмотра врач сказал, что при его слишком высоком давлении следует избегать стрессов.
Источником стрессов была мисс Дженкинс.
Небольшой стол Линуса – ряд «Л», седьмой по счету – стоял почти в центре помещения, где было двадцать шесть рядов по четырнадцать столов в каждом. Проходы между ними узкие. Худой человек проходил без проблем, но как быть человеку с несколькими лишними килограммами вокруг талии? Если бы инспекторам разрешалось держать на столах личные безделушки, для Линуса это рано или поздно кончилось бы катастрофой. Но поскольку личные вещи были против правил, он лишь натыкался на столы своими широкими бедрами и поспешно приносил извинения, ловя сердитые взгляды. Вот почему Линус обычно ждал, пока комната опустеет, прежде чем уйти домой. И еще потому, что ему недавно исполнилось сорок, а все, что у него было, – это крошечный домик, старая кошка, которая, наверное, всех переживет, и растущая вширь талия, в которую доктор тыкал пальцем, разглагольствуя о чудесах диеты.
Отсюда и магазинный салат.
Высоко над ними висели плакаты веселой раскраски, призывающие: «Усердно трудись каждую минуту дня, потому что упущенная минута – потерянная минута».
Линус ненавидел их всей душой.
Он сжал кулаки, аж ногти вонзились в ладони, и молодой мистер Трембли, сидевший в ряду «Л» за шестым столом, с мрачной улыбкой пробормотал Линусу:
– Сейчас что-то будет…
Мисс Дженкинс – губы сжаты в тонкую линию – подошла к столу. Как всегда, складывалось впечатление, что макияж она нанесла в темноте и без зеркала. На щеках алели яркие пятна, а помада напоминала кровь. Ее черный брючный костюм был наглухо застегнут до самого подбородка. Худая, как скелет, мисс Дженкинс вся состояла из острых костей, покрытых туго натянутой кожей.
Гантер, напротив, выглядел так же свежо, как мистер Трембли. По слухам, он был сыном Важного Человека – скорее всего Очень Большого Босса. Линус мало общался с коллегами, но порой слышал, как они шепотом сплетничают. Еще в детстве он понял, что если молчать, то люди часто забывают о том, что ты здесь. Когда он был маленьким, мать сравнила его однажды с краской на стене, о которой не думаешь, пока тебе не напомнят, что она вообще есть.
– Мистер Бейкер! – повторила мисс Дженкинс, чуть ли не прорычав его имя.
Гантер улыбнулся, сверкнув идеально белыми и квадратными зубами. Он был красив зловещей красотой. Улыбка могла бы казаться приятной, но она не затрагивала глаз. Улыбке Гантера верилось, только когда помощник проводил внезапные проверки и радостно отмечал своим длинным карандашом промах за промахом.
Линус знал, что за ними постоянно следят. С потолка свисают камеры, которые все записывают. Когда кого-нибудь ловили на промахе, большие динамики на стенах с треском объявляли о штрафном балле для ряда «K», стол второй, или для ряда «У», стол тринадцатый.
Линуса ни разу не поймали ни на одной минуте безделья. Он для этого был слишком умен. И слишком пуглив.
Хотя, возможно, недостаточно умен и пуглив.
И сейчас получит этот минусовой балл.
Или получит сразу минус пять баллов, соответствующая запись попадет в его личное дело и запятнает семнадцать лет безупречной службы в Департаменте. Неужели заметили пятно от салатной заправки? В отношении профессиональной одежды существовали строгие правила, изложенные на страницах 242–246 «Правил и положений для работников Департамента по делам магической молодежи». Возможно, кто-то заметил пятно и донес. Это не удивило бы Линуса. А людей здесь увольняли и за меньшее.
– Мисс Дженкинс, – тихо сказал он. – Рад вас видеть.
Чистой воды вранье.
Улыбка Гантера стала шире. Наверное, минус десять баллов. В конце концов, салатная заправка была оранжевой.
Ему даже не понадобится коробка, чтобы собрать свои вещи. Вещи!.. Одежда на нем и коврик для мыши – выцветшее изображение белого песчаного пляжа и лазурного моря. И надпись поверх картинки: «Мечтаешь сюда попасть?»
Линус мечтал. Каждый день.
Мисс Дженкинс не ответила на приветствие Линуса.
– Что вы сделали? – требовательно спросила она, вскинув брови чуть ли не к линии роста волос.
Линус тяжело сглотнул.
– Простите, не понимаю, о чем вы говорите.
– Не понимаете?
– Я… простите.
Гантер нацарапал что-то в блокноте. Вероятно, поставил Линусу еще «минус один» за пятна пота под мышками.
Мисс Дженкинс извинений не приняла.
– Вы что-то сделали, – настойчиво проговорила она.
Наверное, стоит сознаться насчет пятна. Это как сдирать пластырь. Чем быстрее, тем лучше.
– Да. Видите ли, я пытаюсь держать диету…
– Диету? – Мисс Дженкинс нахмурилась.
Линус кивнул:
– По совету врача.
– У вас лишний вес? – спросил Гантер с очевидным злорадством.
Линус покраснел.
– Полагаю, что так.
Гантер фыркнул:
– Да, я заметил. Бедняга. Ну, лучше поздно, чем никогда.
Он постучал краем блокнота по своему плоскому животу.
Какой же мерзкий тип!.. Даже мысли такой Линус испугался.
– Вы не ответили на мой вопрос! – возмутилась мисс Дженкинс. – Что вы сделали?
Ладно, нужно с этим покончить.
– Я неуклюжий. Хотел съесть салат, но, видимо, у капусты были другие планы, и она соскользнула с…
– Не понимаю, что вы там бормочете! – Мисс Дженкинс наклонилась вперед, опираясь руками о стол. Ее ногти, покрытые черным лаком, стукнули по деревянной столешнице. Звук напоминал треск костей. – Замолчите!
– Слушаюсь, мэм.
Она молча смотрела на Линуса. У него скрутило живот.
– Вас просили, – медленно проговорила она, – завтра утром явиться на встречу с Чрезвычайно Высоким Руководством.
Такого он не ожидал. Ни в малейшей степени. Из всего, что Беделия Дженкинс могла сказать в данный момент, это был самый маловероятный вариант.
Он моргнул:
