пиджаке и галстуке–бабочке проводил их к столику у самой эстрады. Принес фужеры с пепси–колой, зеленые синтетические соломинки и, пошептавшись с Тамарой, направился важной, неторопливой походкой к другим гостям.
Виктору казалось, что он попал в чужой мир, в котором не знает, как нужно себя вести. С чувством облегчения он услышал о начале концерта. Зажглись юпитеры. Зал наполнялся розовым светом. На небольшой эстраде заметались зеленые, красные, желтые, сиреневые огни. Программа была разнообразной: балет, певцы, акробаты, жонглеры… А потом – танцы под оглушительный грохот динамиков. Время пролетело быстро.
Они вышли на улицу возбужденные. Была полночь. Падал редкий снег. На затихшей площади и проспекте – гирлянды новогодних фонарей.
– Тебе понравился концерт? – пряча лицо в воротник дубленки, спросила Тамара.
– Не очень, – ответил Виктор и после небольшой паузы смущенно добавил: – Наверное, я чего–то не понимаю…
– Судя по аплодисментам, концерт многим пришелся по душе.
Виктор смутился еще больше, но все же сказал:
– Это настроение от вина и танцев. Мне жаль артистов, которые стараются для подвыпившей публики.
– Во всех варьете так.
– От этого не легче. Не должно быть так.
– Какая категоричность! Похоже, что ты обладаешь чрезвычайными полномочиями решать такие вопросы, – рассмеялась Тамара. – Словно приговор вынес… Но в чем–то ты прав.
Они шли мимо ярких витрин с новогодними искусственными елками, мимо покрытых снегом кипарисов, закрытых на ночь табачных и газетных киосков с разложенными на полках красочными журналами.
– До завтра, – сказала Тамара, останавливаясь у подземного перехода. – Не провожай, – она дотронулась до его рукава. – Мне здесь недалеко. – И, слегка поколебавшись, добавила: – Приходи завтра днем в кафе. Я буду на работе…
Виктор не упустил случая встретиться с Тамарой. Швейцар улыбнулся ему добродушно и открыл дверь. Сегодня в кафе народу на удивление было много.
Тамара работала старательно. Приняв заказы, она скрывалась за перегородкой из деревянных реек с большой чеканкой посередине. Изредка подходила к Виктору и, перекинувшись незначительными фразами, возвращалась на раздачу. Он терпеливо дожидался ее. В перерыве между номерами к нему подсел Гурам. Он с жадностью отхлебнул из фужера минеральную воду и, вытерев губы, сказал:
– К черту! Надо срочно менять профессию. Этот кларнет меня до энфиземы доведет, а от минералки и до камней в почках недалеко. Между прочим, здравствуй! Все пополняешь знания?
– Учусь, чтобы снова не провалиться на экзаменах.
– Ну–ну. А чему тебя учит Тамара? – Гурам захихикал.
– Слушай, нарвешься!
– Ладно, ладно! Шуток не понимаешь? – У Гурама была такая привычка – сначала сказать что–нибудь обидное, а потом превратить все в смех. – Хочешь выпить? Есть отличный чешский ликер. Бехеровка! – Он нырнул за сцену и вскоре принес плоскую зеленую бутылку.
Подошла Тамара, осуждающе посмотрела на Гурама.
– Ничего плохого, ничего плохого, – поспешно проговорил он. – Я сегодня вполне воспитанный, понятливый и во всем с тобой согласный. Поэтому прошу – не нарушай моего творческого состояния. – Он встал и пошел на сцену, но тут же вернулся, обнял Тамару за талию, заговорщически сказал: – А ты, голубка, с Виктором, гляжу, счастлива до умопомрачения. Только знай, он ревнивый. Его на пустом месте разыграть можно.
Тамара уклонилась от его объятий.
– Учту! Только тебе–то что? – бросила она ему уже вслед и, подойдя к Виктору, сказала: – Не обращай на него внимания.
– А я и не обращаю.
Тамара поставила посуду на рабочий столик.
– Ну и правильно. – Она посмотрела в сторону эстрады. – Странный Гурам человек. В трудную минуту поможет, переживать станет. Но обижает легко. На чужой душе синяк поставить – для него не проблема.
В понедельник в кафе выходной, и Гурам пригласил Тамару и Виктора к себе в гости, на день рождения. У него однокомнатная квартира километрах в пяти от центра города, с окнами на ипподром. Ему нравится этот микрорайон: здесь тихо, свежий воздух и бесплатное развлечение – смотри, любуйся из окна на разномастных лошадок. Сверху был виден весь скаковой круг. Прихожая увешана афишами, чеканками, красавицами из заграничных календарей. Подвязавшись полотенцем вместо фартука и подвернув рукава рубашки, Гурам суетился как заправский кулинар. На столе зелень, сыр, помидоры. Аппетитно поблескивали кетовая икра, стручки зеленого перца, розовые ломтики лососины…
– Фантастика! – воскликнула Тамара.
– Сегодня все по–скромному. А вообще, чего скрывать, – постарался, конечно, – бесхитростно ответил Гурам. – Это в честь тебя, – он взял с подоконника бутылку армянского коньяка «Ахтамар».
– Спа–си–бо, – с улыбкой протянула Тамара и с интересом взглянула на этикетку. – Ого! Пятнадцать лет выдержки!
Добродушный, без обычной грубоватости, Гурам сейчас располагал к себе. Напевая, он умчался на кухню и вскоре вернулся в комнату с большой тарелкой горячей картошки. Торжественно поставил ее на стол…
– Вот теперь – порядок! Не картошка, а халва! Ну что, давайте начинать?
Тамара вытащила из сумочки небольшую коробку:
– Это тебе, Гурам! На память о дне рождения и о нас! Гурам открыл узкую коробку. Галстук и индийские запонки очень подходили к его кремовой рубашке.
– Спасибо, друзья!
Виктор вручил хозяину томик Ахматовой.
– Это тоже от нас.
– Ого! Я долго искал эту книжку. Гурам быстро перелистал страницы.
– Вот!
Любовь покоряет обманно, Напевом простым, неискусным. Еще так недавно – странно Ты не был седым и грустным.
– И вот еще, послушайте, – он перевернул несколько страниц.
Я с тобой не стану пить вино,
Оттого что ты мальчишка озорной.
Знаю я – у вас заведено
С кем попало целоваться под луной.
– А что еще там про любовь? – спросила Тамара. Простые ее слова: «А что еще там про любовь?» – смутили Виктора. Ему показалось, что интерес Тамары к ахматовским стихам нечто большее, чем восторженная любознательность. Это неожиданное чувство осталось в нем надолго…
– Хватит, – ответил Гурам, – декламировать – не моя специальность. Давайте лучше выпьем зато, чтобы в жизни не целоваться с кем попало. – И стал разливать вино.
Прозвучали тосты за здоровье и успехи Гурама, за его дом. Виктор от волнения говорил не очень складно, но зато искренне. Гурам не остался в долгу. Поднял рюмку за родителей, за дружбу. Сказал о счастии первой любви. Расстегнув ворот рубашки, он стал рассуждать о дружбе.
– Вы самые дорогие мои друзья. Потому что вы искренние, а все остальные хитрят. За вас я черту душу отдам… – И он снова потянулся к бутылке.
– Не надо, – попыталась остановить его Тамара.
– Ты что? Кто видел Гурама Тарголадзе пьяным? скривив губы, обиженным тоном спросил он. – Никто! Я трезвее трезвого. – Он вытер разгоряченный лоб скомканной салфеткой. – Давайте еще по одной. Душа праздника требует.
Тамара вздохнула.
– Последнюю, и хватит. За счастливую жизнь!
– За жизнь? За счастливую? – Гурам
