Карл удивился, приметив беспокойство в лице Венемана, и спросил, что с ним. Тот, не отвечая, пал на колени перед братом-королем и с рыданиями, ударяя себя в грудь, исповедался в злодеянии, а потом стал молить о прощении. Карл на мгновение лишился дара речи; но как только он понял, в какое ужасное преступление он сам был втянут из-за клеветы брата, на смену изумлению пришло возмущение, и, выхватив меч с рычанием, подобным львиному рыку, он занес его над головой виновного. Видя все это, дама Долороза метнулась от двери, где она находилась, и протянула руку, останавливая супруга, а другой приподняла вуаль.
Карл Великий в изумлении замер: он узнал Хильдегарду.
Добрая принцесса приложила палец к губам; подойдя к Венеману, по-прежнему стоявшему на коленях и ожидавшему удара, она подула ему на глаза, и спала чешуя, мешавшая ему, как св. Павлу, видеть. Первой, кого разглядел перед собой виновный, была та, которую он считал погибшей по его вине. Он снова закрыл глаза и, умоляюще сложив руки, воскликнул:
— О святая женщина! Верните мне темноту, в которой я до сих пор пребывал: лучше я буду незрячим, нежели меня будет преследовать тень загубленной мною женщины.
— Это не тень, брат мой, — возразила Хильдегарда. — Это ваша сестра, чудесным образом спасенная десницей Всевышнего, дабы простить вас; Господь Бог наградил ее сверх всякой меры, возвращая ныне супругу, господину и королю.
С этими словами она поворотилась к Карлу; тот раскрыл объятия и прижал ее к груди.
Папа Адриен благословил супругов, которых вновь соединил Господь милосердный; по просьбе Хильдегарды Карл простил Венемана, и они все вместе уехали в Аллеманию.
II
КАК КОРОЛЬ КАРЛ, БУДУЧИ НА ОХОТЕ, ОТКРЫЛ ГОРЯЧИЙ ИСТОЧНИК И РЕШИЛ ПОСТРОИТЬ ВОСХИТИТЕЛЬНУЮ ЦЕРКОВЬ НЕПОРОЧНОЙ ДЕВЫ МАРИИ
Из всех забав, которые король Карл позволял себе, дабы отвлечься от занятий политикой и военных забот, больше всего он любил охоту; он говорил, что это удовольствие — единственное в своем роде, ведь король может, забавляясь, заодно позаботиться и о своем народе, потому что он отстреливает либо кровожадных животных, нападающих на стада, либо животных трусливых, разоряющих поля.
Все в его огромной империи знали о его страсти к охоте; и вот однажды во время утреннего выхода он увидел посланцев Франкенберга, доставивших от своего господина приглашение поохотиться в лесах, прилегающих к старому замку, и подгородных деревнях, потому что там развелось столько диких животных — медведей и ланей, волков и оленей, — что ни одно стадо не возвращается в овчарню целым, а урожай в полях съеден на корню.
Никакое приглашение не могло бы доставить Карлу Великому большего удовольствия, чем такая просьба. Вот уже три месяца, как он не держал в руках ни меча, ни лука, ни копья; правую его руку, не привыкшую к долгому бездействию, даже свело ревматизмом, который король надеялся излечить в движении. Он приказал пикейщикам собрать своры и выехал с самыми верными слугами на охоту в Франкенбергские леса.
Прибыв на место, Карл убедился собственными глазами в том, что его не обманули: леса кишели дикими зверями, так что вначале и охотиться-то было почти невозможно, потому что даже лучшие собаки сбивались со следа, Что же тогда сделал король Карл? Он оставил собак и приказал организовать большую облаву, которую повторяли до тех пор, пока на три четверти не перебили всех животных; тогда он снова стал охотиться, как обычно, с пикейщиками и собаками; но вопреки его ожиданию он не чувствовал облегчения в правой руке и с трудом мог ею пошевелить.
И вот случилось однажды так, что король Карл, охотившийся на старого кабана, в пылу погони заехал в ту часть леса, что была ему совершенно незнакома. Он скакал так стремительно, что всего несколько собак поспевали за ним, и король Карл, благодаря резвым ногам своего доброго коня продолжал в одиночку преследовать кабана; однако скоро кабан обессилел и, видя позади себя лишь нескольких собак и одного-единственного охотника, остановился, чтобы дать им отпор; будучи приперт к дереву, он так ловко стал работать клыками, что в один миг выпустил кишки четырем или пяти преследовавшим его псам.
Видя, что кабан вот-вот вырвется у него из рук, король Карл взял крепкую рогатину и, несмотря на боль в правой руке, стал наносить ему столь сильные удары левой рукой, а его конь так ловко увертывался от ударов кабана, что королю все-таки удалось прижать зверя рогатиной к дереву, а потом и вонзить ее в самое сердце.
Схватка была продолжительной, а славный конь короля Карла был так разгорячен скачкой и боем, что, почуяв в нескольких шагах ручеек, он понес своего хозяина в ту сторону; однако, когда они выехали на берег, добрый король, относившийся к животным, словно к разумным существам, и опасавшийся, как бы разгоряченный конь не простудился, напившись холодной воды, похлопал его по шее, приговаривая:
— Потерпи немного, красавец: мы слишком разгорячены, «чем прохладнее и прозрачнее эта вода, тем она опаснее.
Словно понимая, о чем говорит хозяин, к голосу которого он привык, конь повернул к нему голову, благодаря его за заботу; при этом он нечаянно ступил в ручей и, заржав от боли, взвился на дыбы: если бы король не был опытным наездником, он, вне всякого сомнения, вылетел бы из седла.
Карл отлично знал своего коня и понял, что без причины тот не стал бы волноваться; король спешился и, решив, что его верный конь поранился об острый камень, опустил правую руку в воду, чтобы нащупать этот камень на дне ручья. Теперь пришла его очередь вскрикнуть и отскочить назад: вода в ручье была нестерпимо горячей, хотя поблизости не видно было огня, который бы ее нагревал.
Король Карл подумал было, что это игра воображения, и, снова подойдя к ручью, опять опустил в воду руку, но на сей раз с большей предосторожностью, чем вначале; к величайшему его изумлению вода оказалась такой же горячей; он в третий раз опустил правую руку в ручей и убедился в том, что не ошибся и перед ним то ли чудо, то ли неведомое природное явление.
Король Карл огляделся: ручей протекал в живописной лощине, окруженной со всех сторон поросшими лесом холмами; птицы пели во славу Господа, густая зеленая трава радовала глаз, а воздух был столь чист и свеж, что королю казалось, будто он очутился в зеленом раю. Король дал себе слово вернуться сюда на следующий день вместе со служившим еще его отцу Пипину придворным мудрецом, сильно состарившимся с того времени, как читатель видел его на страницах этой книги; с тех пор ученый старик преуспел в науках и премудростях. Чтобы не заблудиться, король надламывал ветки на росших вдоль дороги деревьях: на следующий день они должны были служить ему проводниками. Король делал это правой рукой и с радостью обнаружил, что рука его почти не причиняет боли.
На следующий день, не сказав никому ни слова о своей находке, он возвратился на то же место с мудрецом; беспокоясь, не остыл ли за ночь ручей, он спешился первым и поскорее опустил руку в воду, дабы убедиться, что вода все так же горяча: она показалась ему еще горячее, чем накануне, потому что его состояние улучшилось и к руке возвратилась чувствительность. Он приказал мудрецу последовать его примеру; но рука старика не могла сравниться с загрубевшими ладонями Карла, привыкшими иметь дело с копьем, мечом или шпагой: старик обварился до кости.
