Глава I
Симба
Залив Лувулунгу. — Укрепленные замки в скалах. — Обломки судна «Утка». — Попытка мятежа. — Гребец Инкази. — Лесные грабители и разбойники Ндэрее. — Ночные звуки. — У крепостных ворот.
— Судно! Судно! Ура! Сузи возвращается! — кричали в один голос гребцы на каноэ, рассекавшем тихие воды озера Танганайка, направляясь к устью Лувулунгу.
При этих словах своих чернокожих слуг белый молодой еще человек, правивший рулем, быстро поднялся на ноги и устремил вдаль, на север, пытливый взор. Действительно, на самом краю горизонта виднелась какая-то темная точка над обширной, ярко освещенной вечерним солнцем водяной поверхностью. Негры подняли весла и, оживленно жестикулируя указывали на темный предмет. Они прикладывали руки ко лбу, и некоторые снова воскликнули:
— Да, да, это судно! Большое судно! Очень большое. Без сомнения, это — Сузи!
Между тем белый, вооружившись бывшей при нем зрительной трубой, внимательно вглядывался в продолжение нескольких минут в показавшееся вдали судно. Гребцы притихли и с тревожным ожиданием смотрели на своего господина. Но напрасно старались они прочесть радостное удивление в мужественных, красивых чертах своего повелителя.
— Господин, — осмелился, наконец, выговорить один из них, — ведь это арабское судно! Ты узнаешь Сузи? Пора ему вернуться! Уже десять дней прошло с тех пор, как он отправился в Удшидши. А водой путь свободен, ничто не могло задержать его; бури за это время не было, водяные духи безмолвствуют!
— Да, да, конечно! — вмешался другой. — Нанять судно в Удшидши не так трудно, чтобы на это потребовалось много времени, а принять груз на судно он мог и в один день!
— Без сомнения, это — Сузи, который вытащит нас из этого глухого угла, — вымолвил третий, — да и пора уж нам выбраться отсюда: Руга-Руга уже пронюхал про нас. Не подлежит сомнению, что никто, как злой дух, прибил именно сюда нашу бедную «Утку», потому что на всем свете нет другого такого страшного, неприветливого места.
Теперь их господин медленно опустил свою зрительную трубу, и взгляд его скользнул по окрестным берегам озера. Как могли эти люди назвать «страшными и неприветливыми» эти места? Впрочем, для таких дикарей, как они, непонятны красоты природы.
В этот момент лодка остановилась у входа в глубокую бухту, далеко врезавшуюся в берег. На заднем плане, точно вырастая из воды, вырисовывались крутые высокие горы. Подножье их было скалистое, размытое и прорванное местами водой. Эти вековые гиганты, отражавшиеся в водах прозрачного озера, носили густо-зеленые покровы: местами их опоясывали темные леса, местами украшали роскошные луга с высокими, нежными травами. Даже вершины их не были вполне обнаженными и между темными зубчатыми скалами весело выделялась свежая яркая зелень трав и кустов. Казалось, эти громадные горы дышали могучей, жизненной силой; повсюду из недр их выбивались веселые обильные ключи, бурные гордые потоки и длинными, извилистыми серебристыми струйками устремлялись в широко раскрытые для них объятия голубого озера. А лесные великаны-гиганты древесного царства неподвижно стояли по берегу, точно погруженные в тихую, глубокую думу. Уже много веков, с ранней молодости своей, стоят они здесь и прислушиваются к вечному неумолчному шуму бурных потоков, и, верно, знают, что близок тот час, когда они, теперь уже старые и дряхлые, под напором могучих порывов сердитого ветра должны будут рухнуть и скатиться в глубокие волны, плещущие теперь у их ног.
Только шумные горные потоки оставались вечно юными и неизменно веселыми, оживляя угрюмые скалы и придавая ландшафту ту чарующую прелесть, которая невольно приковывает взгляд и волнует душу каждого сколько-нибудь впечатлительного человека.
Эта живописная бухта Танганайского озера была не менее величественна, чем норвежские фиорды, и не менее прекрасна, чем знаменитейшие горные озера Швейцарии, роскошный убор богатой тропической растительности делал ее еще более привлекательной и романтичной, чем ее северные сестры.
Тем не менее эти прекрасные места казались гребцам-неграм «страшными и неприветливыми», и, быть может, они были правы, потому что самый чудный ландшафт кажется нам мертвым и безжизненным, если мы не встречаем в нем признаков человеческого присутствия. Рыбачий челн оживляет прекрасный фиорд, затерянная хижинка альпийского охотника придает жизни снежным вершинам Альп. Но здесь глаз напрасно бы искал отрадных признаков близости человека. Лишь на самых вершинах, на недосягаемой, как казалось, высоте, ютились, прячась в расщелинах скал, едва заметные человеческие жилища. Но они не придавали местности уютного и приветливого характера, а наоборот, скорее возбуждали недоверие и опасения. При виде этих жилищ невольно хотелось спросить, почему эти люди бегут из прекрасной долины, селятся там, на этих недоступных высотах, где гнездятся одни только хищные птицы?
Казалось, что над этой прекрасной живописной местностью тяготеет какое-то проклятие.
Это тяжелое впечатление отразилось и на лице белого, который медленно перевел свой взгляд, сиявший восхищением при виде пенящихся вод горных потоков, и теперь озабоченно остановился на одной из зубчатых вершин, где высилась к небу грязная и неприступная маленькая крепость на высокой голой скале.
— Так это не Сузи? — нетерпеливо прервал один из негров тягостное для всех молчание.
— Нет, — коротко отвечал белый, — это лишь маленькая лодочка, которая при свете вечерней зари кажется вам довольно крупным судном. Как видно, вам еще придется потерпеть, хотя я, право, не вижу, чем вам худо здесь. Ведь в крепости Мудима спится хорошо и спокойно; там вам не грозит никакая опасность; туда не осмелится подступить ни один Руга-Руга!
Негры молча взялись за весла, и лодка быстро понеслась по гладкой поверхности тихого озера. Никто не проронил более ни слова до того момента, пока киль маленького судна не врезался в мокрый береговой песок.
Все высадились на берег, неподалеку от устья горного потока Лувулунгу, который, пенясь и бурля, перескакивал широким каскадом с одной каменной глыбы на другую, бешено устремляясь в тихие воды Танганайки. В каких-нибудь тридцати шагах от того места, где пристала лодка, виднелись на берегу обломки злополучного судна «Утка».
— Проклятая «Утка»! — воскликнул один из негров, грозя кулаком по направлению разбившегося судна. — Ей одной мы обязаны своим пребыванием в этой проклятой разбойничьей норе!
— Будь проклят и этот араб Магомет, который навязал нашему господину «Ленивую!» — вымолвил другой и при этом разразился целым потоком ругательств по адресу бедной «Утки», точно та была живое и разумное существо.
Негр, изливавший таким образом свою тщетно сдерживаемую досаду, был одет в полосатую белую с красным рубашку и белую феску, а за спиной у него было ружье. Остальные четыре негра носили тот же форменный костюм, по которому не трудно было узнать, что все они состояли на службе при какой-нибудь экспедиции. Кроме белого и его пяти негров, в лодке находился еще один негр, не имевший на себе никакого другого одеяния, кроме пояса из козлиной шкуры, и не носивший при себе ружья, которое ему заменяли лук и копье. Но наружность его была более внушительной и мужественной, а в лице было больше благородства и достоинства, чем в лицах тех пяти пестро одетых негров, которые, столпившись в кучу, злобно проклинали злосчастную «Утку».
