течет мимо, бесполезно перекатываясь вдоль высоких крутых стен арыка, и убегает неизвестно куда. Казалось бы, отвали камни и пользуйся. Но нет, нельзя. Не дай бог, заметит слуга мираба или он сам – горе тому, кто самовольно будет пользовать воду из арыка…
Насреддин все больше хмурился, глядя на мучения этих несчастных людей, ковырявших мотыгами ссохшуюся, спекшуюся в такыр землю. То один, то другой из работавших на полях поднимал голову, тяжело распрямляя усталую спину, и приветствовал старого незнакомого человека, едущего на ишаке. Ходжа без устали кланялся им:
– Салам, салам, доброго дня, удачного урожая…
Бедняков в этом селении, как и везде, где ему до того приходилось бывать, было слишком много. И беды было много, и горя. Так что ходжа Насреддин никак не мог остаться в стороне. Ему непременно хотелось помочь несчастным людям, давно разочаровавшимся в жизни, но торопиться было нельзя – нужно сначала хорошенько разобраться во всем, что здесь творится.
Вдруг ходжа Насреддин остановил ишака.
На поле, мимо которого он проезжал, ругались два человека. Один из них, немолодой, с худым и потным лицом, был в длинной, некогда белой рубахе и серых рваных штанах. Другой – полная ему противоположность: хорошо одетый, высокий и статный молодой человек, подпоясанный дорогим платком и в новой тюбетейке. Тот, который молодой, размахивал перед носом дехканина свернутой в трубочку бумагой и что-то требовал. Дехканин отпихивал заскорузлой рукой бумагу и с пеной у рта доказывал обратное.
Насреддин спешился и медленно приблизился к спорщикам.
– Ты вернешь все! – неистово размахивал руками богато одетый. – Или ты думаешь, мой хозяин должен за просто так кормить вас, оборванцев?
– Но я расплатился с ним за те полмешка зерна еще весной! – не соглашался с ним дехканин. – Я батрачил на него два месяца, забросил свое поле…
– Э-э, а кому сейчас легко? – со всем возможным презрением фыркнул молодой. – Думаешь, Зариф-ако легко? Давай вам всем в долг, зная, что не вернешь. А вы, пользуясь его добротой, отказываетесь возвращать долги.
– Да ты что! – челюсть у дехканина отвалилась. – Это твой-то хозяин добрый? Да такого живоглота еще свет не видывал! Дерет три шкуры, заставляет батрачить на себя. Ты глянь на его поле и на мое. По-твоему, я должен бросить свой урожай и идти убирать его? Так, что ли?
Дехканин взмахнул остро отточенным серпом, и слуга богатея попятился.
– Но-но! – погрозил он дехканину пальцем. – Говори да не заговаривайся! Живо встретишься с нашим досточтимым кази, и тогда тебе вовсе не видать твоего урожая. У меня здесь все записано! – слуга развернул бумагу и ткнул ей в лицо дехканину. – Вот, гляди сам: отработал половину долга. Обязуюсь отработать остальное по осени. Вот печать. И твой палец приложен. Твой?
Дехканин замялся, вглядываясь в бумагу.
Ходжа Насреддин хорошо его понимал. Кто же вспомнит, его ли это палец или не его спустя полгода, да и читать он, конечно, не умеет. Мало ли что обирала бай мог подсунуть ему на «подпись».
– Ты с ним не спорь, – посоветовал ходжа, уловив момент, когда дехканин открыл было рот.
Насреддин приблизился к спорщикам и встал рядом с дехканином. Дехканин повернул голову к ходже и сурово свел брови – откуда только этот старик свалился на его бедную голову: мало ему было слуги бая Зарифа, так еще и его принесла нелегкая.
– Правильно, – сказал ходжа, улыбнувшись. – Если есть бумага и отпечаток пальца, то спорить бесполезно. И еще такая важная красивая печать.
– Ой-ё, какой умный старик! – обрадовался слуга жадного Зарифа. – Слушай, что тебе говорит мудрый аксакал.
– Но досточтимый слуга ведь не против, если мы ознакомимся с содержимым бумаги? Вдруг в нее вкралась какая-нибудь ошибка или это вовсе не тот документ, – и Насреддин проворно выхватил из пальцев слуги бумагу.
Тот настолько растерялся от случившегося с ним, что остался стоять с вытянутой рукой и разинутым ртом, но быстро опомнился и ринулся в бой.
– Эй, грязный оборванец, немедленно верни мне бумагу! Как ты смеешь прикасаться к ней? Это же важный документ! – но дехканин внезапно преградил слуге путь.
– Пусть он прочтет!
– Ей нельзя читать! – не на шутку разволновался слуга, и бледность начала разливаться по его холеному лицу. – Это очень важная бумага. Никто не смеет читать бумаги Зариф-ако!
– Разве бумага менее важна для другой стороны вашего спора, что она не может ознакомиться с ней? – удивленно взглянул на слугу ходжа, поднося бумагу к глазам.
– Нет… то есть, да. Я… – окончательно растерялся слуга богача, но тут же взял себя в руки. – Верни сейчас же бумагу, иначе я пожалуюсь Зариф-ако, и он с тобой такое сотворит, уй-юй!
Он опять бросился к ходже Насреддину, протягивая к бумаге руки, но дехканин удержал его.
– Ай-яй, – не слушая слугу, задумчиво произнес ходжа Насреддин, сворачивая документ в трубочку. – Я так и знал! Ошибка вкралась либо в документ, либо в твою голову, о недостойный слуга достойного господина.
– Верни бумагу, – захныкал слуга, повисая на руках дехканина. Ноги его, казалось, вот-вот подогнуться, и он рухнет на колени. – Заклинаю тебя!
– Знаешь, ведь в документе ничего не сказано о мешке зерна, половине долга этого несчастного и прочем подобном, но зато в нем много чего крайне любопытного о других людях.
– О Аллах, верни ее мне! – выкрикнул слуга, рванувшись в крепких руках дехканина. – Заклинаю тебя нашим пророком! Ну, хочешь денег, а? Хочешь? Я дам тебе много, много денег. Только верни ее мне.
– Денег? – Ходжа задумчиво уставился в ясное небо, вертя бумагу в пальцах. – Даже много денег? – затем он повернулся к дехканину. – Тебе случаем не нужны деньги?
– Зачем они мне? – пожал плечами тот. – Лучше пусть зачтет мой долг, которого нет.
– Ты слышал, что сказал почтенный дехканин? – обернулся ходжа к слуге.
– Да-да, я слышал. Зариф-ако прощает ему долг, – затараторил слуга.
– Не-ет, так не пойдет, – поводил ходжа свитком перед носом слуги. Тот сделал попытку ухватить его пальцами, но Насреддин оказался быстрее. Отдернув руку, он упрятал свиток за пазуху. – Ой, хитрец, – погрозил он слуге пальцем. – Пиши!
– Да-да, уважаемый, я все напишу. Все, что пожелаете, только верните бумагу, – забормотал слуга, выхватывая из сумы, висящей у него на левом боку лист бумаги, перо и чернильницу.
– Ну, там видно будет. Готовь документ!
– Сейчас, сейчас, – заторопился слуга, что-то быстро черкая дрожащей рукой на листе бумаги. Ходжа Насреддин с дехканином ждали. Ходжа выглядел совершенно спокойным, в то время как дехканин проявлял явное волнение. По его растерянному виду было хорошо заметно, что он ничего не понимает.
– Вот! – выкрикнул слуга, вскакивая с
