– Слушай, ну отпросись у своих, поехали со мной на Ибицу! – опять начинает канючить Лаура, не забывая строить глазки оживленно болтающим парням, – хорошо завершили год, ты, вон, вообще все экзамены сдала на высший балл! Должны же тебя поощрить родители?
– Они и поощрят, – коротко отвечаю я, выуживая из сумки нервно звенящий телефон, – обещали автомобиль.
– Да зачем тебе эта консервная банка? – злится Лаура, отбирая у меня телефон и выключая его.
– Эй! – я тянусь за гаджетом, испуганная, что сейчас отец позвонит снова, а я не отвечу! Дома влетит!
– И в конце концов, ты уже совершеннолетняя! – Лаура прыгает, укорачиваясь от меня и высоко задирая руку с моим телефоном.
Я никак не могу достать. У нас слишком разные весовые категории!
Лаура – шведка, она высокая, длинноногая блондинка, а я – маленькая, худенькая брюнетка ростом ей по плечо.
Попробуй допрыгни!
– Я тебе одолжу денег, Нэй! Поехали! Хватит уже киснуть здесь целое лето! Повеселимся, оторвемся, в море искупаешься! Там такие отвязные вечеринки! Это же Ибица! Давай!
– Отдай телефон! Отдай! – прыгаю я за ее рукой, с ужасом замечая, что телефон опять звонит! Это точно отец! Ой, что будет!
– Это что тут еще? – знакомый мужской голос прерывает веселье Лауры и мое бессильное прыгание вокруг нее.
Я разворачиваюсь к единственному парню, с которым нормально могу общаться в группе, и умоляюще складываю руки на груди:
– Скотт, помоги мне! Отец звонит, а она телефон забрала!
– Потому что эта тихоня отказывается ехать со мной на Ибицу, – отвечает Лаура, надувая губы.
Скотт легко отбирает у нее телефон, благо, ростом он повыше Лауры будет, такой же, как и она, светловолосый и крепкий, отдает мне.
Я торопливо хватаю гаджет, смотрю на экран, облегченно выдыхаю. Мама. Конечно, она тоже будет ругать, но тут есть шанс договориться.
– Алло, мама! – отвечаю ей, предусмотрительно отходя в сторону.
– Ты почему так долго не отвечала? – предсказуемо ругает она меня, – я уже хотела отцу звонить!
– Не надо! – испуганно оглядываюсь на друзей и перехожу на родной язык, – я просто сначала телефон долго в сумке искала, случайно нажала на отбой, и потом не могла включить никак, экран не реагировал на отпечаток…
– Говорила я, что все эти новомодные телефоны до добра не доведут, ворчит она, – надо было, как у меня, покупать простой, с большими кнопками… Сразу все видно и понятно, что куда нажимать…
Я не поддерживаю этот разговор, бессмысленная трата времени. Мама безнадежно застряла во временах даже не своей молодости, а молодости моей бабушки. А та – своей бабушки. Поколениями женщины в нашей семье жили именно так: презирая все новое и думая только о семье. Такие понятия, как эмансипация, права женщин и прочее они воспринимали происками шайтана.
Я не осуждала. Это тоже точка зрения, и она имеет право на уважение.
Но сама я так жить категорически не хотела.
И потому изо всех сил училась, постигая науку психологии, чтоб в будущем попытаться жить самостоятельно. И свободно, не завися от мнения отца.
Это были поистине революционные настроения, и мне хватало ума хранить их в тайне.
Все нужно делать правильно, всему свое время… И сейчас не время бунтовать и принимать помощь Лауры в оплате поездки на Ибицу. Как бы мне этого ни хотелось.
Мои друзья стоят неподалеку, по привычке переругиваются, посматривают на меня.
А я выслушиваю очередную нотацию от мамы на тему распущенности современной молодежи и того, что раньше трава была зеленее.
У нас с ней большая разница в возрасте, она родила меня только в тридцать пять, когда уже совершенно отчаялась после нескольких выкидышей.
Единственный поздний ребенок, я была с детства под неусыпным контролем. И даже теперь, когда мне исполнилось уже восемнадцать, ничего не менялось.
– Мама, я скоро приеду, – обрываю я ее, устав слушать, – уже практически у автобуса была.
– Хорошо, жду тебя, – ворчливо соглашается мама, – у нас с папой для тебя сюрприз.
Я не очень люблю сюрпризы, особенно в исполнении моих родителей, но деваться некуда.
Торопливо прощаюсь и отключаю связь.
Поворачиваюсь к друзьям, улыбаюсь.
– Мне пора.
– Я так понимаю, мое предложение ты не принимаешь? – дуется Лаура, и я, отрицательно мотая головой, обнимаю ее.
– Черт, ну что ты за дурочка? – она все же размякает, отвечает на мои объятия, – такая красивая, парни с потока вечно слюнями все пороги аудитории заливают… Могла бы пользоваться! Могла бы так классно отжигать! Нэй, жизнь одна! Надо веселиться! Понимаешь? А то потом нечего будет вспомнить!
– Спасибо тебе, Лаура, – шепчу я, – но я как-нибудь без таких воспоминаний…
– Вот тут я с тобой согласен, птичка, – смеется Скотт, – нечего идти на поводу у этой распутницы!
– Сам-то ты кто? – фыркает Лаура, выпуская меня на волю из надушенных объятий, – сколько раз уже влюблялся? А?
– Ой, не завидуй, – игриво отвечает Скотт, – все равно самые лучшие парни достаются тебе! А я постоянно в пролете!
– И это к счастью!
Я прощаюсь, оставляя своих друзей весело переругиваться, и торопливо бегу на автобус. Он прямой, от университета прямо до моего дома, очень удобно.
Но долго, конечно.
Обычно, я по пути домой успеваю переделать кучу нужных дел на планшете, пишу доклады и курсовые работы, так что все во благо.
Но в этот раз я почему-то не могу сосредоточиться.
Слова мамы про сюрприз беспокоят.
В итоге, передумав по пути массу всего, я выхожу на своей остановке в плохом настроении, напряженная и готовая к любой напасти.
Пожалуй, кроме той, что ждет меня на самом деле.
Неожиданный подарокРодня у меня многочисленная. Две бабушки на Родине, многочисленные тети и дяди, двоюродные и троюродные братья и сестры, которые не считаются дальними родственниками, как в Европе.
Традиции тоже сильны.
Например, мой папа, несмотря на то, что живем мы в самом сердце Европы, соблюдает все, и мама тоже.
В нашем доме все устроено по-восточному, очень чисто, очень красиво… Очень старомодно.
Даже в моей комнате стоит добротная мебель, много диванов и ковров. Хотя я, когда окончила школу, пыталась робко предложить рассмотреть вариант недорогой планировки из икеи… Но, конечно же, меня даже не захотели слушать.
Коллеги папы у нас дома не бывают, только многочисленные родственники и земляки, которым наш уклад жизни и без того почему-то кажется излишне европейским.
