получится. Вот только я дочь купца, ну, или заезжего молодца. Голубых кровей во мне – аки честных людей в Обменном переулке(1).
_____________________
(1) Обменный переулок – место, где заключаются незаконные сделки.
Когда мне стукнуло семнадцать, маман, кажись, начала понимать, что сказочка моей жизни что-то не складывается, императрицей я не становлюсь, а только жирнею не по дням, а по часам.
И решила, что дело чести – выдать меня замуж!
Что самое странное, благородный (по духу и происхождению) джентльмен нашёлся! Ну, а то, что он старше маменьки на четырнадцать лет – не страшно. Не страшнее моего горба.
Звали моего будущего супруга граф Фердунский и стукнуло ему на момент нашей свадьбы шестьдесят два года. Одинокий волк, который вдруг осознал, что не хочет помирать в одиночестве. А так как вокруг его талии впору совершать кругосветное путешествие, да и финансы насвистывали из тощего кошелька, невест, желающих скрасить одиночество пожилого джентльмена, не нашлось ни одной.
Кроме меня.
Точнее, это маменька за меня всё решила и породнилась с графом Фердунским за моей спиной.
А я что? – поревела-поревела, да и сдалась матушкиной воле. Мне было семнадцать, всю жизнь маман тащила меня, горбатую, на себе, холила, учила, готовила к жизни. А вот помрёт она, и куда мне податься без нормального образования и без внешности? Быть замужем всяко лучше, чем стоять с протянутой ладошкой на паперти да загнивать в трущобах.
К слову, если поставить нас с графом рядышком, ещё можно поспорить, кто кого краше. Я-то ладно: с горбом, серыми мышиными куцыми волосёнками и сочной грудью, болтающейся на пупке.
А граф... Канапе с паштетом он любил явно больше, чем женщин. Впервые завидев разряженную в пышное платье меня, он торопливо отправил в рот аж три такие канапешки и нервно их зажевал. Как будто с моим появлением в его жизни канапе ему больше не достанется!
Первый шок от моего внешнего вида у него быстро прошёл, и граф, дожевав лакомство, милейше улыбнулся мне.
– Премного рад знакомству! Ваша матушка мне много о вас рассказывала. Я под впечатлением.
Оу, ё... Что маман ему там про меня напела?
Видимо, волнение алым пятном разлилось по моему лицу и шее, поэтому жених поспешил меня успокоить:
– Милочка, меня совершенно не смущает, что вы Жупердилья. Я и сам, так сказать, Акакий...
А, ну, это в корне всё меняет! Кроме одного: как мы будем делить постель?
Боги, в которых я, признаться, не очень-то верю, смилостивились и решили мою насущную проблему на свой лад.
Маман, которая больше всех переживала, не сорвётся ли сделка, настояла на скорейшем проведении свадьбы. Так что через три недели после знакомства я из девицы Шишин превратилась в графиню Фердунскую.
За время, пока мы с Акакием Фридриховичем женихались, он успел разлюбить канапе с паштетом... и влюбиться в мои пирожки с мясом! А я оценила удобство его просторной кухни и печки.
Мои физические недостатки померкли перед умением вкусно готовить. Граф Фердунский звал меня в гости и под горячие пирожки рассказывал мне байки из своей молодости. Надо отметить, рассказчик из него вышел замечательный, однако, увы, себя в постели с ним я по-прежнему не представляла. Более того! Готова была закормить будущего мужа пирожками, лишь бы он не помышлял об интиме!
Я, кажется, говорила, что боги смилостивились надо мной?
В первую брачную ночь Акакий не воспрял ни духом, ни тем, что более материально. Видать, вся кровь прилила к желудку. Я не преувеличиваю! Желудок у Акакия был, наверное, с два больших ведра. Бездонный!
Раздевшись в полутьме, мой новоиспечённый муж долго шарил рукой под пузом, но так ничего и не нашарил. Затем решил, видимо, что вид голой женщины должен его возбудить, и слой за слоем снял с меня и без того криво сидящее платье.
Как только мои панталончики упали на пол, Акакий рухнул туда же с оглушительным неназываемым звуком.
– Эй? Акакий? Вы чего это?
– К-х-х... – прохрипел он и закатил глаза.
Ой-ёй... Дело запахло дрянью...
Неужели ему стало плохо от вида голой меня? Я, что, настолько ужасна?
Судорожно напялив на себя панталоны и сорочку, я, побоявшись огласки и кривотолков, принялась одевать Акакия. А это, скажу я вам, даже тяжелоатлету вряд ли по силам.
Влажные от повышенного потоотделения необъятных размеров штаны моего супруга, как живые, сопротивлялись надеванию. А тем временем Акакий хрипел как-то уж совсем умирающе.
«Пофиг, брось, – нашёптывало моё альтер-эго. – Вот ещё, будешь тут его дохлую колбаску прикрывать. Там и без того ничего не видать. Беги давай за врачом, чтобы засвидетельствовал, что ты не виновата в смерти супруга».
Что? Смерти? Нет-нет-нет! Я не желаю Акакию кончины! Он же так любит мои пирожки с мясом! Да и в целом дядька безобидный.
В конце концов я плюнула на штаны, прикрыла бегемотову тушу пледом с брачного ложа и босиком побежала звать на помощь.
Лекарь диагностировал у Акакия внутренний удар в голову. По-научному кровоизлияние в мозг или инсульт.
Моей вины в этом всём, конечно же, нет. Просто сошлось одно к одному. В первую брачную ночь.
Акакия Фридриховича оставили дома, а мне велели ухаживать за ним, меняя ему подстилки, делая противопролежневые массажи и кормя с ложечки.
С первого же дня в моей супружеской жизни начался кошмар.
Мой супруг, стоило ему прийти в себя, взвыл от боли смертельно раненым бегемотом. Протяжно так, утробно, то понижая, то повышая тон.
А я... Я впервые столкнулась с лежачим больным. Ещё, как назло, маман пропадала на работе и не могла выступить в качестве моральной поддержки.
Даже парочка слуг, и те виртуозно ныкались от меня по чуланам, не желая разделять со мной тяжкий крест. В их глазах мы с Акакием наверняка выглядели актёрами из цирка уродцев: толстяк и горбунья. Ну, чем не сладкая парочка? Нечего докучать нам в самый разгар медового месяца, даром, что постельные игры у нас совсем не те.
Я, семнадцатилетняя маня, делала всё сама. А что не делалось... то не делала!
Вот, можете меня сколько угодно осуждать, но отнести двести килограммов в ванную на помывку – выше моих сил. И выше сил четверых санитаров, которых я, измучившись, вызвала.
Супружеская жизнь продлилась семь дней, если не считать дня свадьбы. Именно за столько, если верить учению Бога Говы, он создал наш мир. Символический срок. Неужели чтобы я, наконец, уверовала в божий промысел?
Что ж, хотя я обычно
