— Она на учёте с двенадцати лет. Хулиганит, дерётся постоянно, ночью бродит где попало!
Я то думала, что он добрый. Куртку мне одолжил вот. А тут пытается наказать посильнее. Не разбираюсь я в людях, что поделать. Никогда не удавалось с первого взгляда определить, как расположен ко мне собеседник. Часто доверяю плохим людям и раз за разом обжигаюсь. Но верю в добро. Разве стал бы грозный дядька полицейский, который в тюрьму засадил половину нашего городка, отвозить хулиганку меня? Да, иногда случались и моменты малодушия, когда я запутывалась в себе или же специально делала назло. Но я верила в человечество и в мир, в котором зло всегда проигрывает. Чаще всего в моей "сказке" было именно так.
— А куда ее? На пятнадцать суток закрыть? Директор этой их "Надежды" не поедет за ней. Нахрен она ему не нужна. Зато бабка, которая в городе живет, прилетит и такой шум поднимет, неделю сниться будет в кошмарах. Опасности от нее никакой, голова на плечах имеется, хоть там и ветер. Отработает наказание — поумнеет на каплю, так, гляди, к двадцати ее больше не увидишь.
И ведь не поспоришь. Раньше я сюда чаще попадала, бывало даже раза два за неделю. Сейчас раз в три месяца, бывает реже. Умнею, наверное. Даже зарделась немного.
— Протокол заполнишь, ляг и поспи. Нам ещё к Шанхаю ехать.
Тяжёлые шаги и надрывный скрип пола, прогибающегося под тяжелым телом, заставил отпрыгнуть от двери на несколько шагов. Та резко открылась, выпуская Михаила Семёновича, уже надевшего форменную куртку. Выглядел он в ней забавно: на груди воздушная подушка, а живот стянут до невозможности. Я спрятала смешок в воротнике и пошла за ним к выходу.
Патрульный бобик стоял на парковке у единственного на весь наш маленький городок участка. Привычно села на переднее сидение и с силой захлопнула дверь, потому как по-другому она не закрывалась. На водительское втиснулся сам хозяин машины, завёл мотор и вырулил на темную площадь перед парком Победы.
А на небе занимался рассвет. Оно светлело, отражаясь лучами блеклого осеннего солнца от сизых облаков, что плыли грязными барашками в противоположную нашему движению сторону. Горизонт падал на плечи серо-голубым сводом, давя и вынуждая думать о приближающейся неприятности.
Сколько времени я просидела там, в участке? Сейчас часов шесть утра. Даже машины встречались редко, автобусы тем более. Кому хочется ехать куда-то в промозглый выходной? Вот город и спал, досматривая свои сны с проблемами, о которых мне даже мечтать сложно.
Не могу представить жизнь хуже моей. Тем неприятнее было видеть коттеджи частного сектора центра города. Дорога пролегала мимо счастливых и не очень жизней других людей. Будь я на их месте, то радовалась бы каждому дню, пусть и нудному, зато в семейном кругу и без борьбы за существование.
Спокойной жизни не существовало в Доме. В нём с раннего детства ты должен биться за справедливость. Тебя разом используют в своих целях, издеваются и бьют. Но стоит только ступить за высокий забор "Надежды", мир кардинально меняется, добреет и приобретает краски.
Потому рано или поздно побег становится первоочередной задачей. И это случается почти с каждым. Кто-то не выдержав и пары месяцев, а кто-то, дождавшись совершеннолетия. Я была из второй категории — идти мне было некуда.
Однако были и те, кто не стремился к побегу. Такие как Барсик пользовались привилегиями, оставались тут до двадцатитрехлетия, а потом обеспечивали детдом. Все, включая директора, знали откуда на счета "Надежды" поступает финансирование, но молчали. Деньги есть деньги. Даже если они заработаны нелегально.
Серая крыша, покрытая мокрым от сырости шифером, показалась из-за редких деревьев и потрескавшихся многоэтажек, а я почувствовала, как в животе завязывается узел из страха и сомнения.
— Боишься? — как будто в ответ моим мыслям спросил мужчина, задумчиво почесывая топорщащиеся усы.
Киваю и смотрю на кирпичное двухэтажное здание, которое неумолимо приближалось, давя на психику. Не хочу туда. Будь у меня выбор, оказалась бы сейчас в другом месте. Но его у меня нет, так что открываю дверь и ступаю на мокрый бетон. Дверь сразу захлопываю, не желая выпускать тепло из нутра старого автомобиля. Даже там мне дышалось легче, чем под моросящим дождем и серым небом у ограды Дома. Подставляю лицо холодным каплям и вдыхаю морозный воздух.
Страж закона идёт впереди, вынуждая плестись за ним, в отчаянии поглядывая на тучную спину. Ему-то что до моих проблем, у него своих — миллиард. Я, возможно, ноя постоянно о своей жизни, живу раз в пять лучше чем он. У меня хоть время позавтракать есть.
Миновав парк с редкими деревьями, мы поднялись на крыльцо, на которое ступать то опасно — бетон потрескался и покрошился от времени. Тяжелая обитая ржавым железом грязно-жёлтая дверь открылась с громким скрипом, разбудив сторожа и вахтершу. Оба они вскочили на ноги при виде участкового, но остановились и с осуждением взглянули на меня.
— Доброе утро, Валентина Сергеевна! — сказал, улыбаясь старушке, дядь Миша, — как Ваше здоровье?
Женщина скривилась ещё больше и покачала головой. На вид ей было лет семьдесят, но морально она готова была орать ещё лет двести. А ещё жаловаться на боль в спине и раздавать тяжелой рукой подзатыльники всем, кто ей не угодил. Я была не исключением, так что не понаслышке знала, что ускорения они придают даже сильнее пинка.
— Опять?! — заорала на весь этаж тучная женщина, её глаза сверлили меня, как рыбак сверлит лёд для лунки.
Сторож шарахнулся в сторону, открыв мне минное поле для пробежки. Воздух накалялся от тяжелых взглядов, направленных на меня.
Но к моему счастью и разочарованию вахтерши с лестницы послышался перестук каблуков, и показалась печальная улыбка Раисы Алексеевны — главной воспитательницы нашего детского дома. Пара летящих шагов и самая лучшая в мире женщина спускается и подходит к нам. Меня ласково, но непреклонно хватают за руку и немного ее сжимают.
— Михаил Семёнович! Может чаю? — мягкий голос успокаивает присутствующих и ласкает слух.
Захотелось обнять ее и расцеловать. Она всегда спасала меня. Словно чувствовала, когда мне нужна помощь.
Как только я попала сюда, Рая была самой обычной няней в ясельной группе. По счастливой случайности это была моя группа. До пяти лет я называла ее мамой, но после мне стало немного некомфортно от такого общения. Однако, стоило мне разволноваться или разозлиться, я все равно выкрикивала не имя. Она словно взрослела вместе с нами. Вскоре Раиса получила образование и стала следить за поведением детей в Доме. Два года назад она стала главной по воспитательной работе.
Лучше человека я не знала. Ее любили все, включая меня.
— Не откажусь, — заигрывающим тоном произнес участковый, чуть ли не падая к ее ногам.
На душе стало спокойнее, потому как, если мама пришла одна, значит директора нет. Скорее всего он укатил к своей любовнице в город, и до обеда его можно не опасаться.
