У меня всегда была слабость к выразительным мужским голосам. Но, к сожалению, в моей жизни все они принадлежали либо певцам, либо малосимпатичным мужчинам. Но о владельце этого голоса точно нельзя сказать, что он не хорош собой.
На вид ему около тридцати пяти, и у него по-аристократически узкие, точеные черты лица — красивого холеного лица, на котором даже тонкие губы смотрятся на удивление гармонично. А еще у него красивые голубые глаза: яркие, выразительные, того самого цвета, который можно получить либо специальными линзами, либо продав душу дьяволу. Светлые, немного волнистые волосы, почему-то немного растрепанные и как будто слегка влажные. Хорошая худощавая фигура, идеально скроенный по ней темно-синий костюм.
Если бы я на минуту стала моей сестрой, то сказала бы, что это именно тот мужчина, от которого у меня могла бы задымиться матка. Если бы не одно «но»: я умею защищаться от такого вторжения в личное пространство. И умею держать эмоции под контролем. Возможно, не нашедшая во мне пристанище искра, осчастливит какую-то другую женщину в этом зале.
— Милый старикашка, — не старается скрыть язвительность Тася.
— Он просто не привык, что наше неразведенное спиртное запросто укладывает на лопатки, — отзывается мужчина. — Утром ему будет стыдно, поэтому, если вы смилостивитесь над французским виноделом и назовете адрес, он будет рад предоставить свои самые искренние извинения.
— Лучше позаботьтесь о том, чтобы до конца вечера он не разорился на завтрашние извинения, — предлагает сестра.
Мужчина извиняется, пожимает плечами и под локоть уводит француза прямо в штормящее море тел.
— Надеюсь, ты не на этого запала? — спрашивает Тася, подсказывая, что я слишком долго смотрю вслед идеально ровной спине и выправке. Будь на нем синяя форма летчика или удостоверение агента разведки — я бы не удивилась.
— А что с ним не так? Ты его знаешь?
Порой в круге общения моей сестры появляются очень даже медийные личности. А многие после ее наставничества ими становятся. Многие из них — мужчины, и неважно, что Тася принципиально работает только с женщинами. Как она это делает — понятия не имею
— Это Игорь Сабинин.
— Сабинин?
Фамилия знакомая, но я не могу вспомнить в каком контексте ее слышала и где.
— Владелец сети ресторанов «Феличия». Ну, Жень, вспоминай, ты же носилась как ненормальная, когда он согласился на эксклюзивное интервью.
Да, точно. Месяц назад он правда давал интервью для журнала, очень тяжелое и очень личное интервью, первое за два года с тех пор, как с его семьей случилась та ужасная трагедия. У его годовалой дочери обнаружили неизлечимую форму рака.
Хорошо, что Тася напоминает про интервью, потому что заодно я вспоминаю, что Игорю Сабинину тридцать шесть лет, семь из них счастливо женат.
— Кстати, у тебя хороший вкус, — хмыкает сестра, берет меня под руку и ведет по залу, изредка отпуская комментарии в адрес мужчин, за которых цепляется мой взгляд. — Вот тот невысокий шатен — Семен Грачов, очень состоятельный мужик, но, я слышала, любитель трахать молоденьких мальчиков. А тот, — она ведет ножкой бокала в сторону слегка располневшего, но миловидного блондина, примерно моего ровесника, — большая надежда отечественной эстрады. Я бы сказала, твой клиент.
— Я не люблю мужчин с «комком нервов», который свисает над ремнем, — отмахиваюсь я.
— Тогда тебе стоит поискать в спортзале.
При этом она выразительно возводит очи, в который раз показывая, какого невысокого мнения о «качках». Я бы и рада сказать, что она преувеличивает, но, увы, все встреченные мной спортсмены начинались и заканчивались на бесконечных разговорах о здоровом питании и самолюбовании перед зеркальными стенами спортзалов.
Если я сейчас скажу, что не собираюсь заводить мужчину просто так, потому что «ребенок был нужен еще вчера», сестра озвереет, поэтому приберегу эту правду до лучших времен. А чтобы она не чувствовала свои старания недооцененными, киваю в сторону первого же попавшегося на глаза мужчины.
— А это кто?
Крепкий шатен, около ста восьмидесяти сантиметров роста и такой хмурый, будто за улыбки здесь взымают плату. Единственный, кто наплевал на дресс-код и пришел без бабочки или хотя бы галстука. Совсем не мой типаж, даже взгляду не за что зацепится. Разве что за морщинки вокруг глаз, потому что только они и делают его старше. Как будто по паспорту ему тридцать пять, а на лице все сорок.
— Мммм… — заинтересованно мычит Тася. Останавливается и с усмешкой отпивает шампанское. — Понятия не имею.
Глава вторая: Холостяк
«Ты снова меня избегаешь!» — написано в очередном сообщении от Светы.
Ради смеха листаю ленту ее бесконечных истеричных посланий. Третий день она шлет их пачками, и ей совсем нескучно общаться самой с собой, потому что я не ответил ни на одно из них. А если почитать эту феерическую переписку, то Света успела сотню раз сама себя простить, наказать, обругать меня, сжечь на костре и залить мой мерзкий пепел горючими слезами раскаяния и бесконечными «Не делай мне больно!»
Мне в принципе по фигу, что она пишет, потому что и ежу понятно: я опять со всех сторон и как всегда виноват. Поведусь на крокодиловы слезы — и через пару месяцев все повторится сначала. Появится какая-то мелочь, повод высказать, какая я бездушная скотина и не ценю жертвы во имя наших отношений, мы снова поссоримся, разбежимся по углам, утром я отвезу ее к маме, и в этот ж день вечером Света начнет переписку с воображаемым собеседником.
Ну нет, родная. В этот раз тебе не взять меня «на слабо».
Я провожу взглядом по залу, особо никем не заинтересованный. Просто отбываю трудовую повинность, делаю вид, что без меня это мероприятие — та еще скучная муть. Хотя, муть и есть, сборище снобов и похожих на новогодние елки женщин. Хотя вот та брюнетка как раз в моем вкусе: длинные ножки, кричащее декольте… В котором, как в поговорке, скорее пусто, чем полно. Прости, малышка, я не твой Ромео.
На часах уже половина десятого, еще тридцать минут каторги, и мавр может быть свободен.
Эту ночь я точно проведу в гордом одиночестве в своей постели. Хоть высплюсь, потому что никто не будет наваливаться на меня с медвежьими приступами нежности.
«Мне больно, бездушная скотина!» — присылает Света, и я чуть не совершаю ошибку, набирая в ответ кучу ржущих смайликов. Но отправить не успеваю, потому что проходящая мимо пышнотелая мадам задевает локтем мою руку, разворачивает, словно болванчика — и я опрокидываю на себя весь так и не распробованный коньяк.
На любимую, сука, белую рубашку.
А самое хреновое, что бабища даже не останавливается, даже не понимает, что по ее милости кто-то обзавелся уродливым пятном на груди, словно младенец без слюнявчика.
Что ж, буду считать это поводом «скостить срок». И с чистой совестью уйду. В свой тихий дом на холме, спать под завывающий ветер. А завтра утром первым делом найду самую большую коробку, сложу туда весь Светкин хлам и отправлю с припиской: «Умнице от Унылого говна». Пусть побесится на прощанье.
