— Слишком темно, не видно.
— А свет горит?
Старый дом викария заслоняли деревья, но гараж, над которым надстроили квартиру, слегка выдавался и был хорошо виден.
— Нет.
— Ну-ка посмотрим.
— Вэл, ну что там смотреть!
— Считай это моим капризом, дорогая.
Они стояли и вглядывались в ночную темноту. Луиза старалась не смотреть на лицо брата, исполненное чувственного голода и страстной нежности. Они ждали несколько минут, потом Луиза взяла руку Вэла и сочувственно потерлась об нее щекой. В этот момент мощный свет фар ослепил деревенскую улочку, и на подъездную аллею, ведущую к дому викария, свернул автомобиль.
__________
Энн Лоуренс не спала. Но, услышав хлопок входной двери и шаги мужа, поднимающегося по лестнице, она юркнула в постель, закрыла глаза и затихла, мысленно благодаря Бога за то, что спит с супругом в разных комнатах. Лайонел открыл дверь ее спальни, ничуть не понижая голоса, произнес имя жены, подождал немного, досадливо вздохнул и резко закрыл дверь.
Энн снова встала и принялась бесшумно расхаживать по выцветшему бледно-желтому ковру обюссон. Остановиться она не могла. Ни на секунду. Места себе не находила с того самого жуткого мгновения на мосту, когда Карлотта выскользнула из ее рук и утонула. Теперь уж наверняка утонула.
Энн бежала вдоль берега и звала ее, кричала, вглядываясь в темную, бурлящую воду. Бежала, пока не обессилела. В конце концов она добралась до плотины, до узкой полоски белеющей в лунном свете, кипящей пены. Ничего. Ни малейших признаков жизни.
Подавленная, она побрела обратно в деревню. Ее мутило от страха. Что она могла сделать? По ее часам выходило, что после несчастного случая прошло около получаса. Что толку теперь кому-то о нем сообщать? С другой стороны, как можно не сообщить? Предположим, Карлотта чудом не утонула, ее вытащили из воды где-то за плотиной. А вдруг она сумела ухватиться за нависающую над водой ветку? Упрямо держится, промокшая и замерзшая, и ждет помощи.
Теперь Энн поняла, что совершила ужасную ошибку, бросившись бежать по берегу и звать Карлотту. Она сделала это инстинктивно, повинуясь естественному порыву. Ей следовало сразу кинуться к ближайшему телефону и набрать номер службы спасения. Спасатели бы точно приехали раньше чем через полчаса. И у них есть необходимое оборудование, фонари, веревки, а еще ныряльщики.
Телефонная будка была около паба «Красный лев», мирного и спокойного сейчас, когда гуляки разошлись и хозяин опустил рольставни. Сжимая трубку в потной ладони, Энн трижды ткнула в цифру «девять». Когда спросили, какая именно служба ей нужна, она замялась, но потом сказала, что полиция. Они сами вызовут скорую, если понадобится.
Она объяснила ситуацию довольно сбивчиво, но все же там поняли, что человек упал в реку, что его быстро унесло течением и поиски, предпринятые сразу после того, как это случилось, ничего не дали. Точное место она назвала, а услышав вопрос о времени, тупо уставилась на свои часы, не в силах разобрать цифры на циферблате. Сказала, что точно не знает. Может, полчаса назад. Может, раньше. А потом оператору на том конце провода понадобилось ее имя.
Энн уронила трубку, провод спружинил, трубка клацнула о стеклянную стену будки. У женщины внезапно перехватило дыхание, как будто кто-то схватил ее за горло. Энн застыла от захлестнувшего ее ужаса. Имя. Как она может назвать им свое имя? Воображение сделало рывок в будущее, и она увидела свое имя напечатанным крупными буквами на первой странице местной газеты, а может, и центральных газет. Она представила себе последствия. Как будет огорчен муж, и как все это отразится на его репутации. Как горько он будет разочарован: жена не только не смогла внушить Карлотте чувство покоя и безопасности, в котором та остро нуждалась, — она по сути дела выгнала девушку из дома. Вот как это будет выглядеть.
Энн затянул водоворот горестных мыслей. Вынырнув через несколько минут, разбитая, готовая разрыдаться, она обнаружила, что положила трубку на рычаг.
К счастью, никто не видел, как она возвращалась домой. Взглянув на себя в зеркало возле входной двери, Энн пришла в ужас. Брызги грязи на лице. Насквозь промокшие носки и туфли. Она вспотела, пока бегала по берегу, теперь пот испарялся, и ее трясло от холода.
Даже не сняв пальто, она включила воду, чтобы набрать ванну. Гель «Радокс», которым пользовался муж («успокаивает любую боль, снимает напряжение и усталость»), она оставила без внимания и потянулась за «пеной с чувственным ароматом» от «Молтон Браун». Это был подарок на Рождество от Луизы Фейнлайт. Восхитительный запах, прекрасно пенится, и уж точно лучше «Радокса» снимет напряжение и облегчит боль. Что до усталости, то ее не было. Никогда она не чувствовала себя менее сонной. Похоже, больше вообще никогда не уснет. Отвинтив колпачок, Энн без всякого удивления увидела, что бутылочка почти пуста, хотя она пользовалась пеной только однажды.
Она скинула одежду на пол, надела халат и спустилась вниз налить себе чего-нибудь выпить. Выбор был небольшой: херес «харвис бристоль крим» и остатки дюбонне — муж капал немного в содовую и храбро отпивал глоток. Еще сироп «розис лайм джус».
Энн вздохнула. У нее было сильнейшее искушение слить все это в высокий стакан и надраться до бесчувствия. Она открыла огромный резной буфет и обнаружила в глубине, у самой задней стенки, бутылку кларета из супермаркета «Сейнсберис». Пять минут спустя, лежа в ароматной воде и глотая напиток с фруктовым вкусом, она кадр за кадром восстанавливала ужасные события последних двух часов. Даже не верилось, как грубо у нее выбили почву из-под ног. Как молниеносно ситуация вышла из-под контроля. Наверняка есть какая-то точка невозврата, какой-то поворотный пункт. Поведи она себя в тот момент иначе, ее, возможно, и не затянуло бы в воронку.
Все началось с пропажи сережек ее матери. Хрупкая изысканная вещь, розовые бриллианты и изумруды на аметистовой клипсе. Их подарили Энн на восемнадцатилетие вместе с карманными часиками на муаровой шелковой ленточке, ожерельем из гранатов и бирюзы и несколькими красивыми колечками, такими маленькими, что ей они налезали только на мизинец.
Энн искала носовой платок и вдруг заметила, что шелковый шарф черепаховой расцветки, под которым она хранила резную шкатулку с драгоценностями, сдвинут. Она открыла шкатулку. Серег там не было.
Энн редко надевала что-нибудь из драгоценностей. Жизнь, которую она вела, почти не давала ей возможностей носить такие прелестные вещи — чваниться ими, как выразился бы ее муж. Мы не должны выставлять напоказ наше богатство, часто повторял он пресным, нарочито невыразительным тоном. И Энн всегда соглашалась, ни разу не заметила ему, что богатство-то на самом деле ее.
Дрожащими пальцами она перебрала остальное содержимое шкатулки. Пересчитала кольца, на мгновение прижала к груди ожерелье, потом сложила все обратно. Больше ничего не пропало. Она смотрела в зеркало на свое бледное лицо, на белесые ресницы, часто-часто моргающие от испуга. Нет, она не должна это так оставлять, и она этого так не оставит!
