— Может, вы читали, почему мы вынуждены были задержаться с открытием этого района, — сказал Брессон. — Пока мы копали, мы обнаружили бывшее поселение хохокамов.
— Хохокамов? — переспросила миссис Вольф. — А кто они были?
— Множество приезжающих в Аризону людей никогда не слышали о них, — ответил Брессон. — Но нельзя прожить долго в районе Феникса, не натыкаясь на упоминания о них. Они были индейцами, жившими давным-давно в Солнечной долине. Они могли прибыть сюда по меньшей мере 1200 лет назад. Они здесь накопали оросительные каналы, строили поселения, имели подымавшуюся цивилизацию. Но с ними что-то случилось, никто не знает, что. Они просто взяли и исчезли несколько сот лет назад. Некоторые археологи утверждают, что индейцы папаго и пима их потомки.
Миссис Вольф фыркнула и заметила:
— Я видела их. Они не выглядят так, словно могут построить что-то, кроме тех жалких глинобитных хижин в резервации.
Вольф повернулся и сказал почти грубо:
— Современные майя тоже не выглядят так, словно они могли когда-то построить свои храмы или изобрести понятие нуля. Но они это сделали.
Бренда разинула рот. Мистер Брессон улыбнулся даже более механически:
— Так или иначе, нам пришлось отложить выемку грунта, пока не поработами геологи. Это задержало операции примерно на три месяца, но мы ничего не могли поделать, так как штат связывает нам руки. Для вас однако, это может быть удачей. Если бы нас не задержали, все эти дома могли быть уже распродана. Так что все оборачивается к лучшему, а?
Он ярко улыбнулся и перевел взгляд с одного на другую.
Вольф помолчал, глубоко вздохнул, зная, что услышит от Бренды, и сказал:
— Мы его берем. Мы подпишем документы прямо сейчас.
— Роберт! — Взвизгнула миссис Вольф. — Ты даже не спросил меня!
— Сожалею, дорогая, но я уже принял решение.
— Ну а я — нет!
— Ну, уважаемые, нет нужды торопиться, — вмешался Брессон.
Его улыбка была отчаянной.
— Не спешите, обговорите все. Даже если придет кто-то и купит этот конкретный дом, а это может случиться прежде, чем кончится день, — они продаются как горячие пирожки — ну есть же множество других точь в точь, как этот.
— Я хочу этот дом.
— Роберт, ты с ума сошел! — Взвыла Бренда. — Я никогда не видела, чтобы ты так вел себя прежде.
— Я уступал тебе почти во всем, — бросил он. — Я хотел, чтобы ты была счастлива. Так что теперь уступи мне в этом. Просьба не так уж велика. Кроме того, этим утром ты сказала, что хочешь дом именно такого типа, а дома «Хохокам Хоумс» единственные такие, которые мы можем себе позволить.
— Давай подпишем теперь предварительные документы. Я могу выписать чек в качестве задатка.
— Я не подпишу, Роберт.
— Почему бы вам не поехать домой и не обсудить это? — предложил Брессон. — Я буду доступен, когда вы придете к решению.
— Разве моя подпись недостаточно хороша? — ответил вопросом Вольф.
Все еще держа напряженную улыбку, Брессон сказал:
— К сожалению, миссис Вольф тоже должна подписать.
Бренда победительно улыбнулась.
— Обещайте мне, что вы не станете его больше никому показывать, — сказал Вольф. — Во всяком случае, до завтра. Если вы боитесь потерять продажу, я выпишу задаток.
— О, в этом нет необходимости.
Брессон двинулся к двери с поспешностью, выдававшей его желание выбраться из неловкой ситуации.
— Я не буду его никому показывать, пока не услышу от вас известий утром.
На обратном пути в их номера в мотеле «Бендс» в Темпе ни он, ни она не разговаривали. Бренда сидела, как деревянная, глядя прямо перед собой через лобовое стекло. Вольф время от времени поглядывал на нее, замечая, что нос ее, казалось, становился острее, губы тоньше.
Если она будет продолжать в том же духе, то будет выглядеть точь в точь, как толстый попугай.
Когда ее наконец прорвет, когда она заговорит, то будет звучать, как толстый попугай. Будет издан тот же старый, ззатасканный и все еще энергичный поток упреков и угроз. Она будет бранить его за то, что он все эти годы пренебрегал ею, напомнит ему напоследок, бог знает в который раз, что он сидел уткнувшись носом в свои книги, или же практиковался в стрельбе из лука или в фехтовании, или в альпинизме, видах спорта, которые она не могла с ним разделять из-за своего артрита. Она раскрутит долгие годы несчастья, или якобы несчастья, и кончит сильно и горько плача.
Почему он не мог от нее отделаться?
Он не знал, за исключением того, что он сильно очень любил ее, когда они были молоды, а также потому, что обвинения ее были не совсем неверными. Более того, он находил мысль о расставании болезненной, даже более болезненной, чем мысль о том, чтобы остаться с ней.
И все же он имел полное право пожать плоды своих трудов в качестве профессора английского и классических языков. Теперь, когда у него было достаточно денег и досуга, он мог заняться исследованиями, проводить которые не позволяли ему прежние обязанности. С этим аризонским домом в качестве базы он мог даже путешествовать. Или не мог? Бренда не откажется поехать с ним, фактически она настоит на том, чтобы сопровождать его. Но ей будет настолько скучно, что его собственная жизнь станет несчастной. Он не мог винить ее в этом, потому что интересы у них были неодинаковые. Но следует ли ему бросить занятия, обогащавшие его жизнь, просто чтобы сделать ее счастливой? Особенно, если она все равно не будет счастлива?
Как он и ожидал ее примолкший язык стал крайне активен после ужина.
Он слушал, пытался спокойно увещевать ее и указать на отсутствие у нее логики, несправедливость и безосновательность ее обвинений. Все было бесполезно. Кончила она, как всегда, плача и угрожая оставить его или покончить с собой.
На этот раз он не уступил.
— Я хочу купить этот дом и я хочу наслаждаться жизнью так, как я запланировал, — твердо заявил он. — И все тут!
Он надел куртку и двинулся к двери.
— Я вернусь позже. Может быть.
Она завизжала и запустила в него пепельницей. Он пригнулся, и пепельница отскочила от двери, отщепив кусок дерева.
К счастью, Бренда не последовала за ним и не устроила сцену в коридоре, как бывало делала в предыдущих случаях.
Уже была ночь. Луна еще не взошла, и единственный свет лился из окон мотеля, фонарей вдоль улиц и многочисленных фар автомобилей на бульваре Апач. Он вывел машину на бульвар и поехал на восток, а затем свернул на юг. Через несколько минут он был на дороге в Хохокам Хоумс. Мысль о том, что он собирался сделать, заставила его сердце забиться быстрее и сделала его кожу холодной. Это был первый раз в жизни, когда он всерьез думал совершить преступный акт.
