Книга Дьюма-Ки - Стивен Кинг

К тому времени боли значительно ослабели, или мозг уже сумелвнести существенные коррективы и приспособиться к ним. Голова, случалось,болела, но не так часто и не столь сильно: между ушами больше не били самыебольшие в мире башенные часы. Я, конечно, с нетерпением ждал таблетку викодинав пять и оксиконтина в восемь часов (едва мог ходить, опираясь на ярко-красную«канадку»,[11] не проглотив эти волшебные таблетки), но моё слепленное зановоправое бедро начало заживать.

Кэти Грин, королева лечебной физкультуры, приходила в CasaFreemantle[12] в Мендота-Хайтс по понедельникам, средам и пятницам. Мнеразрешали принять дополнительную таблетку викодина перед нашими занятиями, ивсё равно к концу упражнений мои крики звенели по всему дому. Нашу игровуюкомнату в подвале переоборудовали в кабинет лечебной физкультуры, оснашенныйдаже горячей ванной, куда я мог залезать и вылезать без посторонней помощи.После двух месяцев занятий лечебной физкультурой (то есть почти через шесть месяцевпосле несчастного случая) я начал по вечерам самостоятельно спускаться вподвал, чтобы повторить упражнения для ног и немного потренировать пресс. Кэтиговорила, что час-другой занятий перед тем, как лечь в кровать, высвобождаютэндорфины и способствуют более крепкому сну. Насчёт эндорфинов не знаю, носпать я действительно стал лучше.

И во время одного из таких вот вечерних занятий (Эдгар впоисках неуловимых эндорфинов) моя жена, с которой я прожил двадцать пять лет,спустилась в подвал и сказала, что хочет со мной развестись.

Я прервал то, что делал (сгибался вперёд, вытянув ноги передсобой), и посмотрел на неё. Я сидел на мате. Она стояла у подножия лестницы,достаточно далеко от меня. Я мог спросить, говорит ли она всерьёз, но светахватало (спасибо флуоресцентным лампам), и такого вопроса я не задал. Если нато пошло, не думаю, что женщина может пошутить на такую тему через шестьмесяцев после того, как её муж чуть не погиб в результате несчастного случая. Ямог бы спросить почему, но и так знал. Видел маленький белый шрам на еёпредплечье в том месте, куда я ударил пластиковым ножом (нож я схватил сподноса, на котором в больнице мне принесли обед), но ведь этим дело неограничивалось. Я подумал о том, как велел ей, не так уж и давно, унести отсюдазавтрак и засунуть в пудреницу. Я подумал, а не попросить ли её ещё раз всёобдумать, но злость вернулась. В те дни «неадекватная злость», как называл еёдоктор Кеймен, частенько составляла мне компанию. Но злость, которую яиспытывал в тот самый момент, не казалась мне неадекватной.

Я сидел без рубашки. Моя правая рука заканчивалась в трёх споловиной дюймах ниже плеча. Я приподнял её (это всё, на что были способныоставшиеся мышцы), чтобы наставить на жену, и сказал:

— Это я показываю тебе палец. Убирайся отсюда, раз ты этогохочешь. Убирайся отсюда, мерзкая, бросающая меня сумка.

Первые слёзы потекли по её лицу, но она попыталасьулыбнуться. Получилась гримаса.

— Сука, Эдгар. Ты хотел сказать, сука.

— Слово — это всего лишь слово. — Я вновь начал сгибаться иразгибаться. Чертовски сложное это упражнение, если у тебя нет одной руки: телопостоянно уходит в сторону. — Я бы не оставил тебя, вот в чём смысл. Не оставилбы. Прошёл через грязь, кровь, мочу и пролитое пиво.

— Это другое. — Она и не пыталась вытереть слёзы. — Другое,и ты это знаешь. Я бы не смогла разорвать тебя надвое, если бы пришла в ярость.

— Мне бы пришлось чертовски потрудиться, чтобы разорватьтебя надвое одной рукой. — Я увеличил частоту сгибаний и разгибаний.

— Ты ударил меня ножом! — Вот он, решающий аргумент. Чушьсобачья, и мы оба это знали.

— Это был пластиковый нос, ничего больше, я тогда мало чтосоображал, и это будут твои последние слова на грёбаном смертном ковре: «Эддиударил меня пластиковым носом, прощай, жестокий мир».

— Ты меня душил, — проговорила она так тихо, что я едварасслышал.

Я перестал наклоняться и вытаращился на неё. В головепринялись бить часы. Дин-дон, похоронный звон.

— Что ты такое говоришь? Я тебя душил? Никогда я тебя не душил.

— Я знаю, ты не помнишь, но душил. И ты не тот, что прежде.

— Заткнись. Оставь это дерьмо для… того… для парня… твоего…— Я знал это слово, и я видел человека, которого хотел обозвать этим словом, новспомнить не смог. — Для того лысого хера, с которым ты встречаешься в егокабинете.

— Моего психотерапевта, — уточнила она и, само собой,разозлила меня ещё сильнее: она помнила слово, а я — нет. Потому что её мозг непревращался в желе.

— Ты хочешь развод, ты его получишь. Выбрасывай всё, что было,почему нет? Только изображай аллигатора где-нибудь в другом месте. Убирайся.

Она поднялась по лестнице и закрыла дверь, не оглянувшись. Илишь после её ухода я сообразил, что хотел сказать «крокодиловы слёзы». Лейкрокодиловы слёзы где-нибудь ещё.

Ладно, сойдёт и так, хоть это и не совсем рок-н-ролл. Такговорит Уайрман.

В итоге из дома уехал я.