Книга Война Фрэнси - Фрэнси Эпштейн

В июне 1939 года гестапо арестовало нас с родителями из-за драгоценностей мамы моего молодого человека. Его звали Пепик Джо Солар. Его мать спрятала часть украшений у майора З., командира армии Чехословакии, под чьим началом служил Джо. Они искали его, поэтому арестовали нас.

Я впервые столкнулась с гестапо. Сначала они арестовали родителей, даже не предъявив им обвинений. А когда через пару часов я вернулась домой из командировки, то схватили и меня. Двенадцать часов нас допрашивали порознь, и родители совершенно не понимали, в чем причина ареста. Если сравнивать с тем, что мне пришлось пережить в последующие военные годы, в течение тех долгих двенадцати часов со мной не обращались грубо. В перерыве между угрозами застрелить меня и родителей, если я не заговорю, мне даже предлагали шоколад и сигареты. Той же ночью мы втроем оказались в машине с двумя гестаповцами. Нас привезли в тюрьму Панкрац и поставили лицом к стенке вместе с пятьюдесятью другими незнакомыми людьми.

Родители стояли по обе стороны от меня. Охранники у нас за спинами ходили из стороны в сторону. Через какое-то время отец повернул голову и вопрошающе взглянул на меня. Мгновенный удар охранника сбил его с ног, очки упали на землю. Я инстинктивно наклонилась, чтобы помочь ему, но, услышав резкий приказ, поняла, что лучше не двигаться. К полуночи нас всех развели по разным камерам.

Меня поместили вместе с двумя женщинами средних лет, и я тут же сказала им, что произошла какая-то ошибка и утром я поеду домой. Одна из них сочла мое заявление забавным, а вторая, слишком уставшая, чтобы спорить, молча махнула рукой. Первую звали Марианна Гольц. Это была привлекательная, рыжеволосая, уверенная в себе, как актриса, которой она и была на самом деле, женщина. Вторую звали Людмила, жена высокопоставленного офицера армии Чехословакии и по совместительству функционера «Сокола», который сбежал из страны, чтобы присоединиться к свободным чешским солдатам за границей. Людмила провела в тюрьме уже три месяца и регулярно подвергалась допросам, во время которых ее расспрашивали о той сети, которая позволяла таким же чехам, как ее муж, ускользать за границу под самым носом у немцев.

Мои соседки по камере очень отличались друг от друга. Одна была яркой и остроумной, а другая — величественной и тихой. Нравственные установки одной казались по меньшей мере сомнительными, а вторая четверть века прожила в полном нерушимой любви и преданности браке с одним и тем же мужчиной. Но у этих вынужденных соседок по камере было больше общего, чем мне показалось в первые минуты. С самого начала они обе принялись защищать меня и взяли на себя обязанность просветить касательно правил содержания под стражей у немцев.

Первым правилом в списке значилось не рассказывать следователям того, что они еще не знают. «Никогда и ни в чем не сознавайся, особенно в том, что было на самом деле», — сказали они мне. — «Никогда не раскрывай информацию, даже если тебе обещают награду».

В 19 лет я смотрела на Марианну и видела авантюристку, исполненную чуткостью и состраданием к окружающим даму полусвета, отважную и смелую. Отвага Людмилы проявлялась скорее в тихом и покорном сопротивлении тюремщикам. Я уверена, что за все время заключения ни одна из них не произнесла на допросах чье-либо имя.

Я узнала, что Марианна уже давно была антинацисткой. В Вене она, будучи христианкой, вышла замуж за журналиста еврейского происхождения. Он бежал из Австрии в марте 1938 года. Марианна осталась в Вене, получила быстрый развод по расовым причинам и вышла на работу, чтобы помогать своим друзьям. Закрутив в Вене роман с офицером-эсэсовцем, она вывезла деньги и драгоценности друзей в Швейцарию. Этот роман позволил ей замести следы и завязать ряд полезных знакомств в высших эшелонах СС Австрии и за ее пределами. Все было прекрасно, пока офицер не начал исполнять более важные обязанности. Тогда Марианна предусмотрительно решила перенести свою деятельность в Прагу. Здесь она вступила в ряды чешского Сопротивления. Но, к несчастью, один арест потянул за собой другие, кто-то проболтался, и Марианна оказалась в одной камере с Людмилой. Несмотря на связи в СС у нее не было никакой возможности сообщить кому-либо, что ее держат в Панкраце.

Очарованная Марианной и ее историями, я внимательно слушала все, что она рассказывала о том, как обращаются с евреями в Австрии и о методах нацистов. Поскольку дни тянулись один за другим, а на допрос нас никто не вызывал, времени у нас было много, а делать было нечего. Марианна объяснила мне, как происходит конфискация, унижение и, наконец, депортация, которая тогда уже началась в Австрии.

Марианна толком не знала, куда отправляют всех этих людей. Она слышала лишь о том, что они могут взять с собой не больше пятидесяти килограммов, а все остальное вынуждены оставить. Марианна пыталась убедить меня бежать, если мне удастся выйти из тюрьмы. Ей удалось внушить мне, что оставаться в квартире, примыкающей к ателье, глупо. И не только из-за риска для Мари, но и потому, что квартира — большая и красивая, а значит, рано или поздно ее все равно конфискуют. В таком случае нас всех заставят съехать в одну комнату где-нибудь в еврейских кварталах.