Почему кто-то вообще решил, что все остальные часы в мире идут правильно? Или что время можно зафиксировать движением стрелок? Я обычно думаю не очень быстро. Это связано с моей работой. Когда извлекаешь из земли древний скелет женщины, которая пятьсот лет назад прижала к себе ребенка и так и не выпустила его из рук, время словно замирает.
Порыв ветра приносит с собой соленый запах моря. Солнце уже не такое горячее. Я ненавижу солнце. Мало кто знает о том, что на этом огненном шаре идет непрерывная ядерная реакция. А я знаю. И радуюсь, что через десять миллионов лет все это кончится.
3.
В прозвучавшем над раскопками крике слышатся восторг и изумление. Профессор Ллилеворт зашевелился под своим тентом. Словно дряхлый сторожевой пес, он насторожился и выжидает, обдумывая, стоит ли поднимать лай.
Археологи редко громогласно радуются находкам. Иногда мы что-то обнаруживаем. Но бурно проявлять свой восторг ниже нашего достоинства. После тщательной консервации и каталогизации большинство ломаных монет и веретен попадает в какую-нибудь светло-коричневую коробку в дальнем углу темного хранилища, где годами ждет своего часа. Лишь немногим за свою карьеру удается найти предмет, который будет выставлен в витрине под стеклом. Думаю, со мной согласятся почти все специалисты: последняя по-настоящему грандиозная археологическая находка в Норвегии была сделана в Усеберге в 1904 году.[8]
Кричала Ирена, студентка отделения классической археологии. Талантливая, замкнутая девушка. Я мог бы даже влюбиться в нее.
Ирена входит в группу Моше. Сегодня утром она вскрывала остатки стен фундамента, имевших форму октагона — восьмигранника. Вид девушки пробуждает во мне неясное воспоминание, но оно не успевает четко оформиться.
Никогда раньше я не видел профессора Ллилеворта в таком напряжении. Несколько раз в течение часа он выходил из-под тента, чтобы взглянуть на ее работу.
Ирена выбралась из раскопа и, стоя на краю, возбужденно машет рукой профессору.
К ней бегут другие студенты.
Профессор свистит в свой свисток.
Пффффффф-ррррррр-ииииииит!
Волшебный свисток. И все, вздрагивая, застывают на месте, словно изображения на старинной восьмимиллиметровой кинопленке, застрявшей в киноаппарате.
Все послушно ждут.
Но на меня свисток не оказывает никакого воздействия. Я подбегаю к Ирене. Профессор приближается с противоположной стороны. Он пытается остановить меня взглядом. И свистком. Пффф-ррр-иит!!! Но не успевает. Я оказываюсь у края первым.
Это ларец.
Продолговатый ларец.
Длиной в тридцать-сорок сантиметров. Красно-коричневое дерево слегка подгнило.
Профессор резко тормозит у самого края. Несколько мгновений я даже надеюсь, что он в своем сером костюме свалится вниз. Это было бы бесспорным унижением. Но я не из тех, кому везет.
От быстрого бега он запыхался. Улыбается. Рот открыт. Глаза широко распахнуты. Полное впечатление, что сейчас он испытывает оргазм.
Я слежу за его взглядом. Направленным на ларец.
Профессор очень медленно садится на корточки, левую руку кладет на край и спрыгивает в раскоп.
Все присутствующие издают изумленный возглас.
Кончиками пальцев — мягких пальцев, предназначенных для того, чтобы брать бутерброды, держать бокалы с шампанским и сигары да еще ласкать шелковистые груди стеснительных барышень из Кенсингтона, — он начинает разгребать землю вокруг ларца.
Профессор Грэм Ллилеворт пишет в своем учебнике «Методы современной археологии», что тщательное описание каждой находки является ключом к правильной интерпретации. «Терпение и тщательность принадлежат к числу важнейших добродетелей археолога», — утверждает он в книге «Добродетели археологии», профессиональной библии студентов-археологов. Ему следовало бы понять, что он слишком торопится. Нам некуда спешить. Если что-то пролежало в земле сотни или тысячи лет, то следует потратить несколько лишних часов, чтобы быть точным и осторожным. Необходимо зарисовать ларец сверху и сбоку. Сфотографировать его. Измерить длину, высоту и ширину. И только тогда, когда все возможные детали описаны, можно аккуратно извлечь находку с помощью совка и чайной ложки. Кисточкой смести грязь и песок. Законсервировать деревянный предмет. А если предмет металлический, то обработать его раствором карбоната. Все это известно профессору.
И на все это он сейчас плюет.
Я спрыгиваю к нему. Все остальные уставились на нас так, будто профессор только что распорядился копать без перерыва, пока не покажется мантия Земли.[9]
Руками.
Срок — до обеда.
Я торжественно, преувеличенно громко откашливаюсь и сообщаю профессору, что он слишком увлекся. Но он меня не слышит. Сейчас для него мир не существует. Даже когда мой голос приобретает властные нотки и я именем норвежских археологических властей приказываю ему остановиться, он продолжает неистово разгребать землю. С тем же успехом я мог бы сказать, что меня послал сюда Волшебник страны Оз.
Когда ларец откопан почти целиком, профессор хватает его обеими руками и начинает трясти. От ларца отваливается небольшой кусок дерева.
У многих вырывается крик. Ужаса, изумления. Этого нельзя делать! Я так ему и говорю. С любой археологической находкой надо обращаться очень осторожно.
Слова от него отскакивают как от стенки горох.
Он держит ларец прямо перед собой. Тяжело дыша, пристально разглядывает его.
— Не пора ли, — произношу я ледяным тоном, скрестив руки на груди, — описывать находку?
«Его королевское высочество» продолжает смотреть на ларец с восхищением. И с неуверенной улыбкой. Потом говорит куда-то в пространство с самым безупречным оксфордским произношением:
— This. Is. Fucking. Unbelievable![10]
— Пожалуйста, передайте мне ларец, — вежливо требую я.
Он поднимает на меня невидящие глаза. Я откашливаюсь:
— Послушайте, Ллилеворт! Вы, конечно, понимаете, что мне придется доложить об этом событии. — Мой голос приобретает холодное, официальное звучание, я сам перестаю его узнавать. — Отдел древностей и директор Инспекции по охране памятников вряд ли одобрят такое поведение.
Ни слова не говоря, Ллилеворт выбирается из раскопа и трусцой бежит к палатке. С костюма слетает пыль. Мы, все остальные, перестали для него существовать.